Евгений Деменок “Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения”. Москва. Молодая гвардия. 2020.
Знаменитая серия биографий ЖЗЛ пополнилась увесистым томом о Давиде Бурлюке. Автор – живущий ныне в Праге одессит Евгений Деменок. Упоминание обоих городов не случайно. Занимавшийся историей культуры родного города Деменок не мог пройти мимо отца футуризма, поскольку тот учился в Одесском художественном училище, а в Праге нашел настоящее сокровище – семейный архив Бурлюков, совершенно невостребованно хранившийся в доме его покойной сестры.
Еще одним источником информации о Давиде Бурлюке стал архив американской родни художника, много лет жившего на северной оконечности Лонг-Айленда в ныне престижном районе Хэмптонс. Там он владел головокружительным по нынешним меркам поместьем на 10(!) акрах с лесом, который он собирался превратить в парк, да руки не дошли. Что неудивительно, при его совершенно маниакальной преданности живописи. Ежедневно из под его кисти выходила картина, его творческое наследие – несколько десятков тысяч работ – имеет немного аналогов. К источникам следует добавить длинный список музеев, архивов, статей, встреч по всему миру.
Книга освещает три основных периода жизни Бурлюка: российский – невероятно насыщенный, бурлящий от знаковых событий, выставок, выступлений, союзов и конфликтов, затем неожиданно успешный японский и, вначале мучительный, затем полный радостных событий американский. И всегда и везде рядом с ними были самые важные, самые именитые, самые непохожие, которых он умел сплачивать, сдруживать. Последняя возникшая возле него группа – нынешние классики американской живописи: братья Сойеры, Аршил Горки, другие. Главы о возвращении в Россию, пожалуй, самые эмоциональные, поскольку полвека любви на расстоянии и ожиданий встречи с родиной разлетелись вдребезги от столкновения с советской реальностью.
Многократно проверено: возвращение – лучшее средство от ностальгии. Встретивший в Москве американских гостей журналист Леонард Гендлин рассказал, как супруги нанесли визит в Третьяковскую галерею, где хранились самые ценные полотна Бурлюка, написанные им в начале ХХ века. Давид Давидович предложил обменять их на его новые работы. Признаем, обмен неравноценный и все это понимали. Но ответ ученого секретаря музея Володарского был дан в форме, не имевшей ничего общего с культурной. Это был ответ советского функционера:
«Вы, господин Бурлюк, в трудное для России время оставили родину, убежали, погнались за призрачным счастьем. Лучшие свои годы вы прожили на Западе. А теперь просите свои картины, которые были брошены вами на произвол судьбы. А вот мы, советские люди, сберегли их для потомков. Скажите, пожалуйста, почему мы должны возвратить вам ваши работы?»
83-летний старик, услышав этот ответ, заплакал.
С точки зрения чисто юридической реакция советского чиновника, наверное, мало у кого вызовет, осуждение. На Западе такая просьба потребовала бы вмешательства юристов. Тут речь о другом – о стилистике ответа. Воистину – соцреалистической.
Бурлюк не бежал с родины. В 1920 году он оказался с женой и двумя малыми детьми в потоке беженцев, который двигался на Дальний Восток. В его отъезде в Японию, а затем в Америку, помимо стремления держаться подальше от театра военных действий, было совершенно закономерное желание невероятно активного художника увидеть мир, попробовать свои силы на новой территории. К этому добавим, что с первых дней в Америке, он безустанно декларировал свою преданность СССР с трибуны нью-йоркской просоветской газеты «Русский голос». Вопрос о том, насколько искренней была его позиция в 30-х сказать сложно, знал ли он об обрушившемся на страну сталинском терроре – неясно, но факт тот, что дикая нищета, в которой он жил в годы Великой Депрессии, подтолкнула его в 1940-м к решению вернуться домой. К счастью для него этот план сорвался.
Америка умеет выжать из иммигранта последние соки, измотать его смертельно, но она и вознаградит. Бурлюки всплыли. Трехэтажный дом в Бруклине, дом в Хэмптонс-Бей, своя галерея, яхта, многомесячные поездки по Америке и по миру.
История отца русского футуризма, кропотливо собранная по крупицам и континентам Евгением Деменком, и типична и поучительна. Чего только стоит знаменитый коллективный манифест Бурлюка и его товарищей, изданный ими в 1912 году – «Пощечина общественному вкусу»:
«Всем этим Максимам Горьким, Купринам, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. – нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным».
Эти слова были куда беспощадней намерения сбросить Пушкина, Достоевского и Толстого с парохода современности, прозвучавшие в том же тексте. Значительных авторов, авторов, хорошо знавших нужду, обличали в циничном прагматизме. Такое можно сказать только в очень ранней молодости. С возрастом Давид Давидович, наверное, осознал, что тяжкий труд ради «дачи на реке» был борьбой за кусок хлеба, не самый сытный с учетом профессии. Вся его американская жизнь стала такой борьбой, увенчавшейся приобретением «дачи на реке», в его случае – поместья на берегу океана. Что тут скажешь? Видимо, у портных и художников много общего. Просто это не сразу становится очевидным.
И еще один важный вывод позволяет сделать эта книга.
Революционное искусство может быть использовано очередными устроителями социальной революции, как еще один механизм дестабилизации. Или объединения творческой молодежи с взбунтовавшейся чернью. Но добравшись до власти, вчерашние революционеры хотят порядка. Их любимым жанром становится стагнационный классицизм, прошу прощения за, может быть, не самый удачный неологизм. И тогда любые художественные «измы» превращаются во врагов. Постоянное самообновление искусства, пересмотр устоявшихся позиций по своей природе не имеет ничего общего с революционными переворотами в общественно-политической сфере. Судьбы оставшихся или вернувшихся в послереволюционную Россию молодых художников-модернистов подтверждают это. Просоветскую позицию Бурлюка можно объяснить лишь его полной непричастностью к советской реальности. Но в его сознании две революции были сестрами-близняшками. Занятно читать, как во время своего первого визита на родину в 1956 году он ошарашил советскую молодежь и советских культуртрегеров воспоминаниями о Маяковском, который для него всегда был ведущим футуристом, а не певцом советского строя.
Образцово кропотливое исследование Деменка отлично воссоздает эпоху зарождения авангардного искусства в России. Допускаю, что кто-то сочтет текст перегруженным подробностями, но кто-то именно в этом найдет его главное достоинство. Книга открывает много нового о заграничном периоде жизни художника, которого эмиграция, неважно – вынужденная или сознательная, – значительно отдалила от русской культуры.
Время вымыло из нашей памяти имена большинства современников Бурлюка, его друзей и коллег, считанные приобрели известность равную известности западных мастеров. Бурлюк, кажется, уцелел в российском культурном сознании только благодаря дружбе с Маяковским. Дружбе, которая в действительности была заботливым патронажем. Маяковский был младше Бурлюка на добрый десяток лет. Наверное, свою роль сыграли и несколько дошедших до нас снимков звезды русского авангарда – первые мифогенные имиджи молодежной контркультуры начала века. На них одноглазый скандалист в шубе и в цилиндре, с лорнетом и часто – с разрисованным лицом. Что там несчастный желтый жилет против этого антуража! Сам Бурлюк скандалистом себя не считал, предпочитая другой титул, который он сам себе придумал и с гордостью носил всю жизнь – отец русского футуризма – великий Бурлюк.
Вадим ЯРМОЛИНЕЦ
Нравится? Делитесь и подписывайтесь на рассылку! Каждый день новое и интересное в вашем электронном почтовом ящике!
