В самом начале нового тысячелетия в Южном Бруклине появилась необычная уголовная пара. Женщину звали Соня Пожарница, мужчину – Хосе Куэрво. Рассказывали, что своим прозвищем женщина была обязана умению взбираться в квартиры своих жертв по пожарным лестницам на фасадах домов.
Ее напарник был высокий и широкоплечий аккордеонист с копной зачесанных назад черных волос. Его имя стало известно, когда в одном из домов, где они побывали, нашли визитку, сообщавшую: «Хосе Куэрво. Мастер аккордеона. Свадьбы. Похороны. Поминки».
Работали они по ночам. Обычно об их появлении извещало заунывное, как нытье комара, пение. Ты просыпался и, сдерживая дыхание, прислушивался. Пение приближалось, и скоро ты начинал различать отдельные слова: «амор», «траисьон», «муэрте»… Пение женщины, у нее был хриплый, срывающийся голос, звучало временами как рыдание. Говорили, что не в силах преодолеть свое влечение к убийствам, она оплакивала свою следующую жертву. Ее спутник то отпускал ее голос вперед, то как-будто придерживал своим аккордеоном.
Разбуженный подходил к окну и, отведя занавес, выглядывал на улицу. Любопытство становилось ему приговором. Заметив за стеклом бледное лицо наблюдателя, Хосе кивком указывал на него спутнице, и та приступала к делу. Минута-другая и несчастный слышал, как эта гимнастка поднимала оконную раму.
Как следовало из газетных сообщений того времени все ее жертвы были удушены. Они буквально – умирали в ее объятиях. Но любовь, за которую приходилось расплачиваться жизнью, стоила того. Так писали охочие до эффектных фраз полицейские репортеры. По понятным причинам подтвердить их слова никто не мог, но сам факт того, что жертвы никогда не оказывали ей сопротивления и не пытались бежать от нее, обращал на себя внимание.
** мая 201* года я стоял у окна спальни, глядя на тротуар перед домом. Они уже были там. Одной рукой Хосе Куэрво указывал на меня, второй придерживал аккордеон, словно готовясь исполнить соответствующий ситуации музыкальный номер. Не знаю, что он мог выбрать для вступления, но для финала, наверняка, у него уже был заготовлен 35-й опус Шопена или что-то в том же торжественно-неторопливом духе. Соня стояла вполоборота ко мне, держа руки на поясе и подняв голову. В лице ее читалась легкая озабоченность, как если бы она прикидывала как лучше добраться до меня.
В шаге от меня лежал в тумбочке заряженный Люгер. Мне было несложно представить как, стоя на железной площадке у моего окна, она приблизит лицо к пыльному стеклу и станет всматриваться в темноту комнаты. Выстрел в упор мог значительно продлить мою жизнь, но сил не было шевельнуться, тело сковала сладкая боль ожидания.
Наконец я заставил себя отступить на несколько шагов в глубину комнаты, словно ожидая защиты от привычных вещей: шкафа с рядами давно не читанных книг; стеллажа с пластинками; проигрывателя, на крышке которого уже несколько недель пылился голубой конверт с пятью вырубленными в скале лицами музыкантов; увеличенными черно-белыми фотографиями на стене двух женщин, связь с которыми имела для меня катастрофические, не будет преувеличением сказать, последствия. Как бы описать ее, не утруждая читателя лишними подробностями?
Я решил уйти от одной к другой, но не ушел. Та, с которой я остался, в конечном итоге, бросила меня. Этого можно было ожидать – сердце мое никогда не вернулось к ней. А та другая, не пережив измену, пустилась на поиски новой любви, но, остерегаясь обмана, упреждала его самым верным, по ее мнению, способом. Ее звали София. Прозвище пришло позже. Но я жизнь готов был поставить на кон, что в самом отдаленном уголке ее души, под толстым слоем обиды и ненависти, жило стремление еще раз пережить хотя бы секунду нашего счастья – больше не надо было. По этой причине встреча наша была неизбежна.
Мои мысли были прерваны негромким стуком в оконное стекло. Убийца, улыбаясь, смотрела на меня. Я шагнул к окну и поднял его, жестом пригласив гостью входить.
Под домом, я услышал, аккордеон негромко заиграл вступление к Child in Time.
Книги Вадима Ярмолинца можно приобрести вот здесь:
