Чайка

Рассказ «Чайка» был написан, страшно сказать, 36 лет назад и почти забыт. Я нашел его в своем архиве, когда собирал тексты для публикации книги мистической прозы – «Макумба».

Книга вышла, но рассказ в нее не попал. Он показался мне, как бы это сказать поточнее, – текстом начинающего автора. Хотя и интересным по-своему. Читайте и помните: книгу «Макумба» можно приобрести вот здесь.

Чайка

Поужинав и прибрав посуду, Федор проверил заперты ли двери, приоткрыл форточку, разделся, аккуратно сложил вещи на стул у кровати и лег. Перелистнув несколько страниц «Рассказов о лисицах» Пу Сунлина и почувствовав резь в глазах, он выключил свет.

Он лежал неподвижно в ожидании сна, когда слух его уловил глухие удары, доносившиеся из подвала – он жил на первом этаже. Сжавшись от тревожного предчувствия, Федор стал слушать, как удары приближаются, иногда прерываясь шуршанием, словно внизу отгребали щебень. Потом паркет прямо под его кроватью оглушительно затрещал, и он с ужасом ощутил, что летит на пол. Упав, Федор отполз к стене и замер. В этот момент полная луна встала над крышей соседнего дома и в ее мертвенном свете он увидел визитера, которого давно уже ждал.

– Добрый вечер, – негромко сказал тот. –  Вызывали?

Федор кивнул.      

– Собирайтесь, я вас проведу.

– А здесь нельзя? –  едва выдавил Федор.

Строгое молчание было ответом.

Федор поднялся, чтобы взять вещи, но проводник сжал его запястье и увлек в воронку, до краев залитую душным воздухом подземелья. Следуя за ним, Федор оказался в плохо освещенном коридоре. Проводник, не выпуская руки Федора, ускорил шаг, потом побежал, делая по временам такие прыжки, что Федору казалось, что они уже не бегут, а летят. Наконец они остановились у двери с синим стеклянным ромбиком, в котором видна была полустершаяся бронза номера.

– Оправьтесь, – распорядился проводник.

Ощущая мучительную беззащитность от неполноты гардероба, Федор заправил майку в полосатые пижамные брюки, больше поправлять было нечего. Проводник, приоткрыв дверь, заглянул внутрь и кивнул, чтобы тот входил.

Федор оказался в крохотном кабинете. Медицинский шкаф, кушетка под розовой клеенкой, заваленный бумагами стол. Окна не было, и от этого на душе у посетителя сделалось еще тревожнее. Обернувшись, он увидел фигуру в белом халате, склонившуюся над умывальником.

– Присаживайтесь.

«Это все тот же тип, или другой уже? – подумал Федор. – Голос точно, как у того, но когда же он халат успел надеть?»

Федор сел, а фигура, повернувшись к нему, показала костистое лицо с золотым пенсне на длинном и сильно помятом носу, отчего он выглядел так, словно его слепили из глины. Достав из кармана чепчик, тип в халате вытер им руки, надел его на голову и сухо представился:

– Доктор Гроббельдуст.

Присев к столу и пристально глядя на посетителя, он продолжил:  

– Итак, Федор Алексеевич, вы родились под созвездием Рыб, которые, как мы знаем, подвержены вечным сомнениям. А сомнения и камень точат. И тогда у камня появляются суицидальные мысли. Верно я говорю?

Федор, ссутулившись, смотрел в пол.

– А чего сникли? – поинтересовался доктор. – Я, между прочим, вас сюда не звал, сами проявили инициативу. Все сами-с, абсолютно сами-с, так?

Федор кивнул.

– Тогда давайте по порядку. Что вас беспокоит?

Федор поднял голову и увидел, как из-под стола, словно змея на дудочку факира, поднялся мшистый серый шнур, в котором он без особого удивления опознал хвост. Конец его скользнул в руку Гроббельдуста наподобие авторучки. Федор кашлянул осторожно и заговорил прерывающимся голосом:

– В общем, я думаю, это началось лет десять назад. Я встречался с одной девушкой. Катюшей. Это была моя первая любовь.  Мы познакомились на свадьбе приятелей. Катюша пришла со своим парнем, но между ними произошла размолвка, и он исчез. И тогда невеста, я ее хорошо знал, попросила меня уделить Катюше немного внимания, чтобы та не слишком грустила. Музыка гремела так, что говорить было невозможно и тогда я знаком предложил ей шампанского. Она с очаровательным энтузиазмом протянула мне свой бокал.

– За знакомство! – крикнул я, и она улыбнулась в ответ.

Я, опять же знаками, предложил ей выйти из ресторана в окружавший его парк, и она охотно последовала за мной. Мы устроились в беседке, бутылка была со мной, и я снова наполнил бокалы. И вдруг хлынул дождь. Лило, как из ведра и мы оказались как бы окруженными непроницаемой стеной воды.

Между нами не было сказано больше ни слова. Но мы оба уже знали, что наша судьба решила все за нас. В тот вечер я впервые познал женщину.  И я влюбился в нее так, как только влюбляются первый раз – всем своим существом. Прошел год, исполненный бесконечного счастья, когда мы, мне так казалось, стали одним целым, как бы избито это ни звучало.

Потом меня отправили в командировку на другой конец страны. Я часто звонил ей, но однажды она перестала отвечать. Не передать какие мысли терзали меня. Я уже видел себя и возле ее больничной постели, и на ее могиле… Прошла, может быть, неделя после нашего последнего телефонного разговора, когда я получил от нее письмо. Она сообщала, что выходит замуж. Надо ли описывать мое состояние? При этом меня потрясло не столько даже то, что я потерял ее, а то, что ее новый роман начался и расцвел в то самое время, когда она шептала мне в телефонную трубку как любит меня и как считает минуты до того момента, когда сможет оказаться в моих объятиях.

– Да они все такие, – вздохнул доктор. – Был бы я рядом, я бы вас предупредил.

– Короче говоря, я решил свести счеты с жизнью. Купил у знакомого фельдшера две большие ампулы морфия, но только у меня их украли. Прошло около полугода и однажды, не удержавшись, я набрал ее номер. Я только хотел спросить ее: как она могла так поступить со мной? Вместо ответа она стала плакать. Я тоже не смог сдержать слез.  Короче, мы снова стали встречаться. Ей было сложно выкраивать час-другой на наши свидания, но как-то она это устраивала. Конечно, это уже была не любовь. Я стал относиться к нашей связи довольно цинично. Шел, как говорится, на поводу у физиологии.

Как-то, возвращаясь с рынка, она забежала ко мне. Помню, брошенная в прихожей сумка опрокинулась и из нее выкатились большие красные яблоки, они еще катились по полу, когда мы уже были в постели! Я давно не видел ее и встреча была особенно страстной. Наши ласки словно зажгли во мне искру угасшего чувства. Когда мы оторвались друг от друга и немного отдышались, она взяла телефон и позвонила домой.

– Пупсик, – сказала она в трубку, подмигивая мне своим чудесным карим глазом. – Только что выстояла такую очередь – с ума сойти! Купила тебе вкусненького. Сейчас заскочу к Татьяне и лечу домой.  

Татьяной звали ее близкую подругу, безотказно покрывавшую все ее похождения. Катюша, впрочем, не оставалась у той в долгу. Одного поля ягодки были, одним словом. Тогда я только посмеялся над рогоносцем, да и над той ситуацией, в которой оказался. Потом у меня стали появляться другие женщины. С некоторыми мне было не так уж и плохо, но ничто не задерживало меня возле них, да и они легко воспринимали мимолетность наших связей. И вдруг я встретил Чайку. Это, как вы понимаете, не ее имя, это перевод ее настоящего имени с греческого, но я стал так называть ее – Чайка. Ей нравилось это. Она говорила, что эта птица для нее символ силы и свободы. «Посмотри, как легко она парит в высоте! – говорила она, – сколько бесстрашия перед бездной под ней!»

Но я отвлекая… С самого начала между нами стояло столько препятствий, что, казалось, долго этот роман не продлится. Ее мать хотела, чтобы она вернулась к бывшему мужу, который после их развода неожиданно разбогател. Меня, рядового инженера, она всерьез не воспринимала. Потом старуха захворала и Чайка подолгу не могла выйти из дому. Я снова испытал это давнее, почти забытое томленье сердца, это изматывающее желание быть возле нее. Не знаю, было ли это чувство взаимным. Когда она, наконец, вырывалась из дому, мы сначала шли к кому-то из ее друзей, а уже потом ко мне.  Я хотел ее одну, а она хотела видеть еще кого-то. 

Несколько месяцев назад мы, шутки ради, решили пересчитать наших любовников. Этот день стал черным днем моей жизни. Я назвал пять, она – десять.

– А из-за чего вы расставались? – спросил я ее.

– Из-за чего? – удивилась она. – Зачем же связывать свою жизнь с каким-то козлом?

Не знаю сказала ли она правду насчет этих десятерых или просто хотела отомстить мне за моих пятерых, но с тех пор эти любовники, выдуманные или настоящие, не дают мне покоя. И потом, неужели нужно вступить с кем-то в близкие отношения, чтобы выяснить, что он – козел. Короче, ревность просто гложет меня. У меня не идет из головы тот давнишний телефонный звонок Катюши мужу из моей постели. Он как бы оправдывает мои подозрения, какими бы глупыми они ни казались. Когда я звоню Чайке и ее мать отвечает, что та вышла в булочную или в аптеку, я представляю как она идет по улице с одним из своих бывших приятелей, пьет кофе за столиком кафе со вторым, обнимается в парке с третьим. Эти мысли сводят меня с ума.

– А чего же вы хотели, сударь мой!? – развел руками Гроббельдуст. – Тех своих подружек, которых вы, насколько я знаю, то бросали, то возвращали, то просто обменивали с друзьями, вполне достаточно, чтобы больше никому не доверять. Некоторым хватает даже одной. Хотя, с другой стороны, согласитесь, не познай вы этой стороны жизни, вы бы себе локти сгрызли. Но я был бы не я, если бы винил вас в этом. Наоборот, хвалю! Итак, вы хотите проверить свои подозрения, правильно я понял? 

Федор кивнул.

– И расплатиться известным способом. Мол, душа вам в дальнейшем не понадобится, а хватит лишь уверенности в том, что Чайка вам верна, а вы ее, соответственно, любите. Так?

– Именно.

– Что ж, это вполне реально. Одно «но». Душ у нас – хоть отбавляй, сейчас нужны тела. А душа и вам пригодится. Все же, любовь – дело душевное. Послушайте меня, оставьте ее себе, не пожалеете. 

– А тело?

– А что тело? С телом одни неприятности. Не станете же вы утверждать, что все ваши прежние подружки были потребностью души?

– Не стану. 

– Так договорились? – Доктор протянул Федору руку.

– Ну что ж, договорились, – вздохнул тот.

Гроббельдуст взял руку Федора в свою и внезапно дернул ее с такой нечеловеческой силой, что сначала остолбеневшему Федору показалось, что он оторвал ее. Но оторвана была не рука, а вся кожа. Вся облегавшая его тело кожа с морщинками, порами, шрамами, волосами, пижамными брюками, майкой и даже болтавшимися снизу тапочками. Взяв кожу за плечи, доктор встряхнул ее, как встряхивают долго лежавшую смятой вещь, и бросил на кушетку.

– Готово!

Затем бережно поднял Федора, перед глазами которого от жуткого потрясения все плыло, и поднес к медицинскому шкафу. 

– Полюбуйтесь. – Гроббельдуст натянул на кулак край рукава и протер стекло дверцы, которое слабо отразило полупрозрачное существо, сидевшее у него на руке.

– Это – я?! – ахнул прооперированный.

– В натуральнейшем виде-с! Еще момент, и будете прозрачным, как чистый спирт. Смотрите!

   Федор вгляделся в стекло и увидел, как его отражение начало терять и без того зыбкие свои очертания, таять – и растаяло.

– Ну что, душа моя, – Гроббельдуст выдвинул верхний ящик стола, в котором, как оказалось, не было дна – отверстие было входом в квартиру Чайки. – Раз, два, три – полетели!

Федор двинулся вниз, ощущая как за спиной что-то развернулось. «Крылья!» – с восторгом догадался он. Легко взмахнув ими, он полетел по знакомому коридору, который привел его в кухню. Его любимая, склонившись над столом, перебирала гречневую крупу. Солнечный свет окружал тихим сиянием ее голову. Ощутив, как нежность заполняет его, Федор спустился к женщине и приник к ее плечам. Та вдруг замерла. Поднявшись, она пошла к телефону и Федор, переполняясь восторгом, благодарностью, любовью, увидел, как она набирает его номер. Но никто ей не ответил, и Чайка вернулась в кухню. Федор же направился в спальню, спикировал в еще расстеленную постель и, обняв подушку, глубоко вдохнул сохранившийся на ней запах ее духов. Как он любил их! 

Он, видимо, задремал и звук дверного звонка подбросил его к самому потолку. 

Задыхаясь, Федор понесся к входу. Чайка отворила дверь, впустив в квартиру усатого крепыша в кожаном пиджаке и кожаной кепке-шестиклинке.

– Привет, – деловито сказал он. – Одна?  

– Одна, – в некоторой растерянности отвечала Чайка.

– Отлично! Можно спокойно поговорить.

– О чем?

– Буду краток. – Он вскинул руку и посмотрел на свой золотой Ролекс, то ли, чтобы проверить сколько у него времени на разговоры, то ли, чтобы похвастаться обновой. – Как ты, наверное, знаешь, я стал директором колбасного цеха. А колбасу хотят все. Золотых гор я тебе обещать не стану, но плохо не будет. Короче, ты возвращаешься?

Не успела Чайка ответить, как снова позвонили, и в двери, которая осталась незапертой, появился букет розовых гвоздик, а за ним подтянутый мужчина в строгом синем костюме.

– Здрасьте, не ждали! – воскликнул он, протягивая цветы повернувшемуся к нему крепышу.

– Не понял, – сухо сказал тот.

– Я – Станислав Скалкин. Третий секретарь нашего посольства в Габоне. Только что из Африки. Мы учились с Чайкой в одном классе. Ну, дай же я обниму тебя, одноклассница!

Третий секретарь заключил хозяйку в объятия и расцеловал в обе щеки.  

– Боже, Стас, откуда ты?!

– Я же говорю, из Габона! Я тебе потом покажу по карте. А вас как зовут?

– Казимир.

Пожали руки.

– А я прямо с аэродрома! – с энтузиазмом продолжал секретарь. – Знаете, это совершенно сумасшедшая история. Ведь я, – он доверительно понизил голос, – люблю ее с детства. И вот решил предложить руку и сердце. Как хорошо, что вы здесь, Казимир. Уверен, что вы не откажетесь стать свидетелем.

– Чего?!

Снова позвонили. Не глядя на дверь, Скалкин отворил ее и продолжал:

– Бракосочетания. Ни одна женщина не откажется выйти за дипломата!

– Стасик, постой, что ты говоришь? Ведь мы не виделись по крайней мере десять лет!  

– А вот меня, дорогая моя, ты не видела ровно пять! – хлопнул в ладоши вошедший бородач с виолончелью в руках. – Э-э, да тут компания! А у меня как раз коньяк. Сейчас дернем по сто пятьдесят и я вам что-нибудь сыграю.

– Лева?!

– Он самый, мамка моя, только что из Варны приехал. У меня там конкурс был. Второе место взял, а мог бы и первое. Но, знаете, Златны Пясцы, девочки загорелые, бадвайзер, одним словом, расслабился.

– А в Габоне не бывали? – поинтересовался Скалкин. – Там тоже был недавно один конкурс – по поеданию ядовитых грибов на скорость.

– Как это? – не понял музыкант.

– А вот так! Кто раньше врезал дуба, тот и победил!

– Бред!

– Вы не понимаете! Семья победителя получает очень хороший приз. Можно жить припеваючи не менее пятнадцати лет. Жизнь там недорогая, а народу много.

– Знаете что, Стас, давайте лучше о чем-то хорошем поговорим. Хозяйка, неси посуду!

Растерянный Федор сидел на краю кухонного шкафа, наблюдая за суетой внизу, пока рядом не раздался голос Гроббельдуста:

– Ну, что душа моя, нравится? Смотрите, наблюдайте, а главное – не пропускайте мелочи. Знаете, как говорят: дьявол – в деталях. А я сейчас еще народу подгоню.

– Нет! Нет! Я не так хотел! – запротестовал Федор.

– Бросьте! Дайте мне еще полчаса, тут такое светопреставление пойдет, любая расколется. Верьте моему опыту.

 Федор не успел ответить, как с веселым звоном распахнулось окно, и в комнату въехала пожарная лестница, на краю которой сидел голый по пояс атлет в медной пожарной каске.  

– Вас приветствует представитель команды атлетов пожарной команды пляжа Ланжерон! – выкрикнул он и достал из-за пояса бутылку шампанского. – Ну, где тут горит?!

– Лей сюда!!! – Заревело в ответ собрание, протягивая стаканы к новоприбывшему.

– Друзья, друзья! Слушайте сюда! – весело кричал быстро окосевший от коньяка Скалкин. – У нас в Либревиле есть одно интересное заведение. Женщины в нем, вы не поверите, тёмно-фиолетового цвета. Мы их так и зовем – баклажаны! Да так вот, вступаешь с ней в интимные отношения пять-шесть раз и все твои болячки как рукой снимает. Я сам лично от плоскостопия избавился. За два сеанса.

 Друзья отвечали взрывом хохота.

 – Стасик, – сказал Лев. – Ты меня извини, но я уже устал про твой Габон слушать. Я и сам про заграницу часами могу. Да только меня уже тошнит от нее. И от музыки их заграничной. Она же у них там вся синтетическая. Давайте я вам что-то наше исполню. Кто может подхватывайте.

 – Давай! Давай! – загалдели собравшиеся и Лева, устроив виолончель между ног, пристукивая по полу ботинком и ловко двигая по струнам смычком, запел:

В семь-сорок он подъедет,
В семь-сорок он подъедет —
Наш старый, наш славный
Наш веселый паровоз!

Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона.
На голове его роскошный котелок,
В больших глазах зелёных на восток
Горит одесский огонёк.

– А теперь все вместе! – крикнул Лева, и компания, хлопая в ладоши, дружно заголосила:

Пусть он не из Одессы,
Пусть он не из Одессы,
Фонтаны и Пересыпь
Ждут его к себе на двор!

Потом все, устроив руки друг у друга на плечах, образовали живое кольцо и понеслись вприпрыжку вокруг виолончелиста да так, что посуда на кухонных полках стала весело позвякивать в такт танцу.

В семь-сорок он приедет,
В семь-сорок он подъедет,
Наш славный дядя Федя,

В смысле – дядя Теодор!

От нового хлопка шампанского мир пошатнулся перед Федором. В поисках устроителя этого цирка, он бросился на кухню, где налетел на усатого крепыша. Тот курил у открытого окна. Выпустив облако дыма, он сказал с видом знатока:

– Вот, во время таких гулянок оно и случается. Много народу, у всех на уме одно и то же. Тут-то и проверяются устои.  

– Так это вы? – поразился Федор.

– Меня зовут Казимир.

– А я – Феликс, – мускулистый пожарник в каске протянул руку Казимиру прямо через Федора, и собеседники обменялись рукопожатием. – Ну, как вам нравится этот женишок из Африки? Баклажанами он плоскостопие лечит! Свистит, конечно! Я бы на ее месте в жизни за него не пошел. Мне больше музыканты нравятся. Веселый народ!

Словно в подтверждение его слов хор разгулявшихся собутыльников продолжал:

Он выйдет из вагона
И двинет вдоль перрона.
На голове его роскошный котелок.
В больших глазах зелёных на восток
Горит одесский огонёк.

– Прекратите этот балаган! – крикнул Федор Казимиру. – Я не хочу так!

– Что значит вы не хотите? – услышал он в ответ. – Вы сами сказали – десять человек. Пришло всего четверо. Имейте терпение! Вот, кстати, еще звонят, идемте глянем, кто там?

– Нет-нет-нет! – заартачился Федор. – Никаких посмотрим! Все должно было быть совершенно иначе!

Кто-то подхватил Федора за кончики крыльев, как бывает фокусник, вынимая из шляпы зайца, подхватывает его за кончики ушей, поднял, и он снова оказался в кабинете Гроббельдуста, сидящим на краю бездонного ящичка докторского стола.

– Как же иначе, душа моя? – Доктор сложил руки на груди.

– Я не знаю, как именно, но уж точно не так! Ну, что вы нагнали сюда этих клоунов? Какую женщину они вообще могут привлечь, вы об этом подумали?

– А вы не подумали, что именно потому, что все они клоуны, Чайка предпочла им вас?

Федор, вздохнув, задумался.

– Это звучит, как комплимент, но…

– Но ваш, извиняюсь, комплекс неполноценности не позволяет принять его. Верно? 

– Может быть и так, но давайте попробуем иначе поставить задачу.

– Да пожалуйста, только скажите как.

– В том-то и дело, что я не знаю. Я, все же, рассчитывал на ваш опыт. Понимаете, меня интересует одно – она действительно любит только меня, или же я – один из многих?

– Будь по-вашему, попробуем как-то иначе.

Его снова смахнули в знакомую квартиру.  

Теперь здесь было тихо. На стенах лежали отсветы заходящего солнца. Теперь Чайка сидела на диване с книгой в руках. Но, казалось, она не может сосредоточиться на чтении. Наконец, она отложила книгу, снова подошла к телефону, набрала номер Федора и стала ждать. Он осторожно приник к ее плечам – вот так бы и лежал, прижавшись, не шевелясь, не разжимая объятий, не думая ни о прошлом, ни о будущем, упиваясь лишь счастьем одной этой минуты… но тут снова позвонили.

Вошедший обнял ее так порывисто, что Федор не успел разглядеть его лица. И только взмыв к потолку, не веря глазам, увидел себя, в своем прежнем облике. От парализовавшей его догадки он рухнул на пол, и тут же был отброшен в пыльный угол ногой подставного Федора. Он бросился вверх, но, ударившись о раскаленную лампочку, обжегся и, снова упав, завертелся волчком от боли. Волоча обожженное крыло, Федор вошел в комнату. Они уже сидели на диване. Подставной целовал ее, а она, закрыв глаза, приникла к нему.  

Медленно, ох как медленно и неуклюже, Федор забрался на сервант, уперся ногами в стену, а головой в стоявшую здесь вазу. Он напрягся, и ваза, заскользив по полированной поверхности, улетела вниз, взорвавшись за пределами его видения.  

– Какой-то сумасшедший день, – сказала она улыбаясь.

– Это на счастье.

– Я звонила тебе. Ты так был нужен мне сегодня. Я хотела, чтобы ты пришел пораньше.  

Встав на край серванта и собрав остатки сил, Федор закричал, но крик его оказался беззвучным.

– Ты любишь меня? – спросил подставной Федор Чайку с прямотой, ошарашившей настоящего Федора. Сам бы он на такое в жизни не решился.

– Очень, – отвечала она, беря его руку в свои. – Кажется я готова сейчас подойти к окну и крикнуть на весь двор, даже на всю улицу: «Я люблю моего Федора и больше никого и никогда так не любила и не буду любить!»

– Что и требовалось доказать! – засмеялось чудовище.

Федор снова закричал и его вопль боли и отчаяния ударился в стены квартиры, взлетел по ним вверх и обрушился вниз лавиной пробитых перекрытий, полов, потолков и крыши. Заметалось в замкнутом пространстве каменной коробки истерическое эхо. Поднявшиеся клубы пыли скрыли свет и убили воздух. Из-под обломков балок, кусков штукатурки, листов высохших обоев, мебельного хлама, мучительно выбирались серые от пыли призраки.

    Последним, кажущимся уже бессмысленным усилием, расправив обожженные и переломанные крылья, Федор устремился прочь от клубящегося под ним серого хаоса к спокойно мерцающим в ночной пустоте звездам. Их холодный и ровный свет, казалось, обещал ему долгожданный покой. Оглянувшись последний раз, он увидел, как следом за ним несется белоснежная чайка.

Одесса 1988

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ