Любовь рыбака

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ

Есть у ме­ня один друг — Бо­ря­. Жи­вет в Рэд-Ху­ке. Ме­с­те­ч­ко гиб­лое, за­то по­со­бия хва­та­ет, что­бы от­би­вать­ся от до­мо­вла­дель­ца. Пер­во­го чи­с­ла ка­ж­до­го ме­ся­ца тот упор­но яв­ля­ет­ся за кварт­пла­той, не­взи­рая на опа­с­ность быть при­хлоп­ну­тым ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем, что твой та­ра­кан.

Кор­мит­ся Бо­ря ры­бал­кой. И все, зна­чит, в гос­ти зо­вет. Под­дав­шись на про­во­ка­цию, при­ез­жаю в это за­бы­тое Бо­гом и по­ря­до­ч­ны­ми людь­ми ме­с­те­ч­ко. При­бли­жа­юсь к до­му, где серд­це мое об­ры­ва­ет­ся и кам­нем па­да­ет пря­мо на паль­цы ног. Весь дом в кро­ви, как мав­зо­лей Ле­ни­на. Кровь льет­ся с ши­фе­ра на сте­ны и те­чет на кра­с­ную тра­ву. Я, не будь ду­ра­ком, в дом не иду. При­кинь­те са­ми — ес­ли тут сна­ру­жи так, то ка­ково вну­т­ри?! Как бе­ло­рус­ский пар­ти­зан, кра­дусь на зад­ний двор. От­крыв­ша­я­ся мне кар­ти­на яв­ля­ет со­бой еще бо­лее ти­хий кош­мар. Бо­ря, на­но­сит же­с­то­чай­шие уда­ры то­по­ром бью­ще­му­ся на це­менте бе­до­ла­ге. По­с­ле оче­ред­но­го уда­ра тот из­да­ет звук про­ко­ло­той ши­ны и во двор на­чи­на­ют лезть кро­ва­вые шлан­ги.

“Ко­нец филь­ма”, — ду­ма­ет ваш кор­ре­с­пон­дент, по­то­му что ме­с­то сви­де­те­ля все­гда ря­дом с жер­т­вой.

Что до мо­е­го убий­ст­вен­но­го другана, то он ути­ра­ет со лба кро­ва­вый пот и, как ни в чем не бы­ва­ло, го­во­рит:

— Здо­ров, Мить­ка! Ты не во­л­нуй­ся, я сей­час его во­ди­ч­кой об­дам и бу­дем жа­рить.

Ваш кор­ре­с­пон­дент не бе­жит в па­ни­ке толь­ко по­то­му, что пе­ре­жи­ва­ет вре­мен­ный па­ра­лич ни­ж­них ко­не­ч­но­стей. Бо­рян тем вре­ме­нем вру­ба­ет во­ду и, к сво­ему изу­м­ле­нию, я об­на­ру­жи­ваю, что тя­же­лые фи­зи­че­с­кие уве­чья на­но­си­лись здо­ро­вой та­кой ры­би­не.

— За­мор­до­вал ме­ня стер­вец, — объ­я­с­ня­ет он. — Мне па­ца­ны на бе­ре­гу говорили, мол, тун­ца не бе­ри. А я по­жад­ни­чал. Вишь че­го мы тут с ним на­тво­ри­ли. Ни­че, в сле­ду­ю­щий раз я по­мень­ше че­го пой­маю.

— Бо­ря! — го­во­рю я в серд­цах. — Да те­бе этой ры­би­ны на ме­сяц хва­тит! В ней мя­са, как в теленке!

— Ту­нец, — за­ме­ча­ет Бо­рян с ви­дом круп­но­го экс­пер­та, — дол­жен быть боль­шим.

Ко­ро­че, так вот он и живет, мой Боря. Ло­вит и ест. Ест и ло­вит. Но с те­че­ни­ем времени я на­блю­даю в сво­ем друга­не не­ко­то­рые пе­ре­ме­ны. То ли он пе­ре­ел, то ли его со­весть на­ча­ла му­чить за эти кро­ва­вые рас­пра­вы с без­за­щит­ны­ми су­ще­ст­ва­ми, но на сме­ну его жи­вот­но­му ап­пе­ти­ту при­хо­дит но­вое чув­ст­во. Раз го­во­рит:

— Зна­ешь, ста­ри­на, я вот рань­ше чи­с­то пра­к­ти­че­с­кий ин­те­рес в ло­в­ле ви­дел. Пой­мал — съел. А сыт, так на зи­му за­со­лил. Не­хай ле­жит. Вре­мя не из луч­ших. Национальный долг – 20 триллионов долларов. Вот за­бе­рут у ме­ня по­со­бие, что я буду делать? А я тебе покажу что.

Ведет меня в гараж. Что вам ска­зать? Че­ло­век та­ки тро­нул­ся на поч­ве гря­ду­щих со­ци­аль­ных пе­ре­мен. Тун­цы у не­го ле­жа­ли про­с­то как шпа­лы — крест-на­крест по две шту­ки. Скум­б­рия об­ра­зо­вы­ва­ла креп­кую по­ле­ни­цу. Кам­ба­лы сто­я­ли на ре­б­ре вдоль сте­ны, как ко­ле­са в ав­то­ма­с­тер­ской. Взяв од­ну, он лов­ко кру­та­нул ее на указательном пальце.

— Так что, как видишь, голод мне не грозит, –  он остановил рыбу и поставил ее на место. – Передо мной теперь другая проблема стоит. Нравственного характера. Понимаешь, я ее вдруг жа­леть стал. Она же жи­вая, как-ни­как, а я ее крю­ч­ком за гу­бу. Вот да­вай я те­бя так,  — он протянул к моему лицу согнутый палец и вни­ма­тель­но за­гля­нул в гла­за. — Хо­чешь?

Я в ужа­се от­шат­нул­ся.

— А зна­ешь, ка­кая она не­ж­ная? — про­дол­жал он. — Та­кая шкур­ка у нее гла­день­кая. При­жмешь­ся к ней в жар­кий день ще­кой, а она про­хлад­ная, скольз­кая та­кая… Пре­лесть! По­шли, я еще те­бе по­ка­жу кой-чего.

Он снял со сте­ны авось­ку, в ко­то­рой ле­жа­ла бу­хан­ка хле­ба.

— Идем-идем.

Мы на­пра­ви­лись к бе­ре­гу. В не­бе мер­ца­ли мо­ло­дые зве­з­ды. Лег­кий но­ч­ной ве­те­рок ше­ле­стел в су­хом тро­ст­ни­ке. Увя­зая в пе­с­ке, мы до­б­ре­ли до во­л­но­ло­ма, вы­да­вав­ше­го­ся в мо­ре ме­т­ров на 30 и, дой­дя до его кон­ца, ос­та­но­ви­лись. Здесь Бо­рян дал мне сум­ку, опу­с­тил­ся на ко­ле­ни и, при­гнув го­ло­ву к не­под­ви­ж­ной во­де, стал ти­хо на­сви­сты­вать что-то вро­де “Чи­жи­ка-пы­жи­ка”. На эту му­зы­ку из тем­ной во­ды вы­нырнула довольно круп­ная ры­ба, бле­с­нув на нас чер­ны­м гла­зо­м. Дру­зья, кля­нусь вам, я уже все это вос­при­ни­мал как див­ный сон, как гал­лю­ци­на­цию, как бе­лую го­ря­ч­ку. Я ни­че­му не уди­в­лял­ся. А Бо­ря, вдруг за­сю­сю­кал дет­ским го­ло­ском:

— Ма­мусь­ка пли­п­ли­ля? Ма­мусь­ка моя мо­к­ляя, пли­п­ли­ля? Ма­мусь­ка хо­цит хлеб­ця? А сей­цясь па­пусь­ка дасть ма­мусь­ке хлеб­ця! — Он обер­нул­ся ко мне и бро­сил по-де­ло­во­му:

— Дай-ка авось­ку!

То­ро­п­ли­во, на­вер­ное бо­ял­ся, что ры­би­на уп­лы­вет, он до­с­тал хлеб, ма­к­нул его па­ру раз в во­ду и стал, от­ры­вая ку­с­ки, вкла­ды­вать ры­бе в рот. Та же­ва­ла его как со­ба­ка, мо­тая го­ло­вой, что­бы он скорее про­ва­ли­вал­ся в ее ут­ро­бу.

— Ма­мусь­ка моя! — при­го­ва­ри­вал Бо­ря. — Ку­си-ку­си!

В об­щем, хо­ти­те верь­те, хо­ти­те нет, а кон­чи­лось это тем, что он по­про­сил свою ма­мусь­ку по­це­ло­вать па­пусь­ку в ще­ч­ку. И эта мок­рая ду­ра, вы­су­нув­шись из во­ды по­вы­ше, таки чмо­к­ну­ла его сво­и­ми сы­ры­ми шле­пан­ца­ми.

— Мам­ка моя, она ме­ня та­ки лю­бит! — ска­зал Бо­ря и, бы­ст­ро сбро­сив май­ку и шор­ты, плюх­нул­ся к сво­ей под­ру­ге. Бы­ло уже тем­но и я тол­ком не ви­дел, что там у них про­ис­хо­ди­ло. Спер­ва он вро­де по­плыл са­жен­ка­ми впе­ред. По­том кро­лем вбок. По­том, ка­жет­ся, ны­рял и над во­дой мель­ка­ли его свет­лые пят­ки. Вы­брал­ся на кам­ни он не в ду­хе.

— Уп­лы­ла, су­ч­ка. Та­кая же юзер­ша, как и все, — он сплю­нул.

По­с­лед­ний раз мы ви­де­лись на День Не­за­ви­си­мо­сти. Не най­дя его до­ма, я по­шел на бе­рег. Над Ман­хэт­те­ном бил са­лют. В чер­ном не­бе рас­цве­та­ли пе­ст­рые бу­то­ны пи­ро­тех­ни­че­с­ких цве­тов. В их от­бле­сках я уви­дел мо­е­го пла­вав­ше­го на спи­не ры­бо­лю­ба.

— Бо­ряня! — по­звал я его. — Вы­ле­зай, ста­ри­чок! Я пи­во привез. Тэ­ки­лу. Рыб­ка у те­бя своя. Вы­ле­зай, а?

— Та ну, — от­ве­тил он без ин­те­ре­са. — Луч­ше ты сю­да да­вай. Тут хо­ро­шо. Водичка знаешь, какая теплая, попробуй!

Он под­плыл к кам­ням и по­ка­зал, что­бы я на­кло­нил­ся к не­му по­бли­же, буд­то кто-то мог нас ус­лы­шать.

— Ну, че­го?

— Ста­ри­чок, я тут се­го­д­ня днем од­ну се­ле­до­ч­ку ви­дел, паль­чи­ки об­ли­жешь. Спин­ка, хво­стик, плав­ни­ч­ки. Ме­ся­цев во­семь от си­лы. О, вот она плы­вет, из­ви­ни, я по­шел. Он раз­вер­нул­ся и в по­с­лед­ний раз я его уви­дел в от­бле­ске са­лю­та, по­с­ле ко­то­ро­го бе­рег по­гру­зил­ся в тем­но­ту и ти­ши­ну. Толь­ко пле­ска­ла во­да о кам­ни. А мо­жет это мой Бо­ря с кем-то ти­с­кал­ся там, во мра­ке но­чи.

Конец

Использован рисунок Бориса Жердина