Серотонин не помогает

Проблема романа Мишеля Уэльбека «Серотонин» отлично сформулирована главным героем на последней странице его истории: «Я мог бы осчастливить женщину. Даже двух женщин; я их уже назвал. Все было ясно, предельно ясно с самого начала; но мы этого не учли. Поддались иллюзиям, поверили в свободу личности, в то, что перед нами все двери открыты и возможностям нет числа. (…) мы послушно следовали идеям, позволив им таким образом себя уничтожить, и потом долго страдали».

Если бы каждый автор мог так же неприкрыто формулировать свои идеи, то это оставило бы без работы массу критиков.

Любовницы героя – 46-летнего Флорана-Клода Лабруста, кажется, исчерпывают все его сексуальные фантазии – черные, белые, желтые, каждая со своими достоинствами и среди них – француженка Камилла, которая становится любвью жизни. Роман – история так и несостоявшегося возвращения к Камилле на фоне печальной картины умирания Нормандии, по которой скитается герой. Некогда богатый сельскохозяйственный район, знаменитый своими коровами гигантских размеров, сырами и кальвадосом, погружается в беспросветную нужду и отчаяние. Но печальная картина не без занятных сцен – один раз герой выявляет немца-педофила и его добровольную десятилетнюю любовницу, другой – полсотни раз прослушивает с другом юности Child in Time на замечательных американских колонках Klipsch. Без водки, ясное дело, не обходится.

В умирании Нормандии – очевидная паралель с деградацией самого Лабруста. Точно так же как он изменил своей французской любви, руководство Европейского Союза изменяет нормандским крестьянам с изготовителями молока из Ирландии или мяса из Аргентины. Преданным бедолагам ничего не остается, как продавать землю китайцам или стреляться.

Антидепрессант лишь отчасти решает проблему героя – он сохраняет  в норме объем в организме «гормона счастья» – серотонина, но вместо счастья приходит спокойное осознание того, что жизнь бессмысленна, но, покуда хватит денег, жить можно. А потом сделать последний шаг в открытое окно.

Набор сюжетов и драматических ситуаций ограничен, как и список выходов из них. Один – возвращение блудного сына. В своем неуклонном движении вниз – от многолетнего загула абсолютно свободной личности до одиночества импотента в квартире с зашторенными окнами, Лабруст заключает: «Сегодня я понимаю точку зрения Христа, его постоянное возмущение ожесточением сердец: людям даны все знаки, но они не принимают их в расчет».

Мы всегда сравниваем книги одного автора, выбирая лучшую. Моя – «Возможность острова» – самый оптимистичный роман Уэльбека. Он о том, что человеком всегда движет иррациональная надежда на счастье, хотя обстоятельства, кажется, не обещают успеха.

 «Серотонин» не обещает ничего хорошего. Это – на ваш выбор – либо вопль отчаяния, либо трагическое предостережение – полная свобода и всепримиряющий глобализм – обман. Мне трудно удержаться еще от одной цитаты, раскрывающей суть этого обмана:

«…принцип распределения благ был сведен Марксом к совершенно бессмысленной формуле «каждому по потребностям», которая стала бы неисчерпаемым источником всяческих дрязг и склок, если, не приведи господь, ее кто-нибудь попытался бы применить на практике, но, к счастью, этого так и не случилось, в коммунистических странах, как и во всех остальных, деньги идут к деньгам, у кого деньги, у того и власть, таково последнее слово общественного устройства».

Умри, лучше не скажешь.

Вадим Ярмолинец