Здесь – два рассказа Сергея Зельдина, взятые из подборки его текстов в журнале «Волга» – с разрешения редакции. Они – чудесные. Из тех, прочитав которые, спрашиваешь: а что он еще написал? И – где прочесть? К счастью, Зельдин автор плодовитый, хотя не из тех, чьи имена на слуху. Тем дороже его открытие.
Его маленькие рассказы, как осколочки жизни. В них – ее многообразие, не укладывающееся в строгий сюжет, ее мощный поток, узнаваемый в случайно оброненных словечках и в глобальной трагичности нашего существования.
В.Я
Сергей ЗЕЛЬДИН
Забор в тени жасмина
В этот вечер, по-весеннему томный, хотя был еще февраль, Егор Васильевич лежал на диване в маленькой комнате.
Прикрыв рукой глаза, засунув палец в ноздрю, такая у него была привычка, Егор Васильевич слушал «Песню Сольвейг» из оперы «Пер Гюнт» Эдварда Грига.
Дослушав «Песню», смахнув слезу эстетического наслаждения, Егор Васильевич потянулся, зевнул раз, другой, а на третий, распахнув пасть как чемодан, зевнул ужасно, окончив зевок полустоном-полурыком:
– А-у-ы-ы!..
– Животное! – крикнула с кухни жена.
Егор Васильевич полежал и пошел на кухню. Жена варила куриный холодец из крылышек и когтистых лап, навевающих мысль о фильме «Парк Юрского периода».
– Попочка, ты совсем заругала своего маленького Гогушгу! – игриво сказал Егор Васильевич.
– Вампир ты! – сказала жена. – Слон сиамский!
Она ловко раскидала курятину по глубоким тарелкам, кинула морковку, покрошила веточку петрушки и принялась разливать бульон.
Егор Васильевич, проглотив слюну, пошел в туалет и вскоре так увлекся кроссвордом «Ассоциации», что спохватился только тогда, когда у него затекли и чуть не отнялись ноги.
Он погулял, разминаясь, по комнате, включил телевизор и залег на диван.
На экране кричали, ругались и говорили друг о друге страшные вещи депутаты с министрами. Зрители в студии, какие-то старики и изможденные женщины, равномерно хлопали каждые полминуты.
«Кстати о вампирах, – подумал Егор Васильич, глядя на политиков. – Если это не они, тогда кто же?»
Нет, это матерые, оголтелые упыри. Может, они и не летают по ночам под видом летучих мышей, но уж кровь пьют почище Дракулы.
А сколько энергетических вампиров, просто деться некуда, так и сосут, так и сосут энергию!
«А самый первый из них – наш директор Тютюннык! – мстительно подумал Егор Васильевич. – Развел фаворитов, Король-Солнце, твою мать, а другим зарплаты не надо! Собака!»
Егор Васильевич работал в юротделе «Житомирсвета» юристом, не старшим, а таким, куда пошлют, в суд съездить закинуть бумажку, или наоборот, забрать, но все-таки это не повод получать только пять тысяч.
«Да, деньги, – подумал Егор Васильевич. – Деньги-деньги, дребеденьги!..»
Вдруг неизвестно почему, но ему вспомнилось далекое босоногое детство, первая робкая эрекция, безумная, бурная любовь к Мирей Матье, книга, которую он украл в библиотеке и попался, и как мама выписывала «Литературную газету» и журналы, и как они их читали.
Особенно Егору Васильевичу запомнилась одна повесть, «Забор в тени жасмина».
Там так, короче: один мужик, алкоголик, жил в квартире. И вот, когда он однажды допился до ручки, вдруг видит, из норы вылазит крыса. Алкаш, настроенный более чем философски и думая, что это бред, крысу не шуганул, а кинул ей хлеба, или сухаря, не важно.
Крыса схватила хлеб, побежала к себе, но вскоре вернулась, катя перед собой маленький бумажный шарик. Мужчина, думая, что вот она какая, «белка», бумажку тем не менее развернул и вдруг видит, что это никакая не бумажка, а пятьдесят рублей. Полтинник!
Чтобы понять до конца, чем был советский полтинник, вам нужно было бы родиться советским алкашом: поллитра «Столичной» стоила три шестьдесят две; плавленый сырок «Дружба» – 14 копеек, кружка пива – 22. Полтинник! Пятьдесят рублей! Это была куча, это было море, гора денег! Пик Коммунизма!
Нужно ли говорить, что при следующем явлении крысы алкаш опять кинул ей кусочек хлеба, и та прикатила ему новую бумажку, на этот раз в сто рублей, свернутую, скорее сжеванную, в шарик.
Тут жизнь алконавта вступила в новую фазу, он почувствовал себя обладателем золотой жилы, даже лучше – Али-Бабой в чудесной пещере.
Он не старался разгадать эту жгучую загадку, догадываясь, что имеет дело с мистикой, может быть даже с параллельными мирами.
А о чем думала крыса, неизвестно, но, наверное, тоже чувствовала себя Али-Бабой и баловницей фортуны.
Долго они потом кормили друг друга, и в данном случае «друг» и «друга» были не пустые слова – он крысу сыром «Пошехонский» и сухой колбасой, она его – стольниками и пятидесятками.
Пьяница, этот Али-Баба, забурел, приподнялся и зажил утонченной жизнью, перейдя с «Золотой осени» и «Алжирского» исключительно на коньяк.
Жизнь рисовалась ему в самых теплых тонах.
Как вдруг все закачалось и рухнуло.
Не в добрый час пустил он к себе переночевать одного знакомого хмыря, а сам куда-то пошел или поехал, это уже не важно, забыв в радостной суматохе предупредить гостя насчет крысы.
Та себе выбегает вечером, заранее катя перед собою деньгу, в надежде получить свой сыр, и получает молотком по башке и подыхает.
Этот возвращается домой, видит родной серый труп, выслушивает хвастливый рассказ, что вот, мол, Коля, избавили тебя от грызуна, так и так, мол, с тебя, Коля, пузырь, – и, в пароксизме горя и отчаяния, хватает и убивает убийцу тем же молотком. Или топором, это уже не было важным.
И садится в тюрьму, несмотря на состояние аффекта.
Как потом оказалось, в одной из соседних квартир жил то ли фарцовщик, то ли валютчик, то ли еще какой-то расхититель социалистического имущества. Его посадили, а тайник с деньгами, спрятанный в стене, не нашли, и он остался. А рядом жила одинокая бедная крыса, и использовала хорошие бумажки для утепления своих апартаментов, а может для красоты, эстетические наклонности крыс еще мало изучены. Конец. Все.
Егор Васильич внутренне крякнул, как будто это он лишился таких чудесных, легких денег.
– … Оглох? – как сквозь воду услышал он голос жены. – Марш за хлебом!
Егор Васильич поплелся обуваться.
– И горчицы купи, «Российской»! – крикнула вдогонку жена.
Егор Васильич горько улыбнулся: «“Российской”… Мне бы ваши заботы…»
Весь вечер, ночью, вставая покурить, утром, по дороге на работу – думал Егор Васильич, как бы он наложил лапу на крысиные сокровища, если бы не сел за мокруху.
Понятно, что вариантов тут много, но ни одного, дающего гарантированный успех.
В переполненной маршрутке по пути в суд прикидывал Егор Васильич так и эдак, и вдруг внутренне вскрикивал:
«А если!..», но тут же говорил: «Та не, абсурд…»
Не хочется даже перечислять все фантастические планы, приходившие в голову Егору Васильичу, самым реальным из которых была натасканная на деньги крыса-наркоман.
Продумав до самой ночи, Егор Васильич сдался, плюнул и лег спать.
И снится ему сон. Писатели любят описывать сны, такие что зачитаешься. Но тут был сон самый обыкновенный, так что даже нечего рассказывать.
Очень может быть, что гениальным или просто чересчур талантливым людям, депутатам, поп-певцам, генералам снятся великолепные, редкостные сны, говорящие об их нетрадиционной душевной ориентации и о мистической связи с межзвездными мирами. Но Егор Васильич простой юрист и сны видит самые обычные, как вы или я.
Поздние грибы
У Вити Баландюка мать заболела раком.
Витя давно был к этому готов, поэтому не сильно удивился.
Не то что он был плохим сыном или бесчувственным, но просто этого всегда ждут – и для себя, и для других.
То и дело слышишь: «Слышал, у того-то и того-то – рак обнаружили? Поджелудочной. Пацан в шоке!»; «Я тебе рассказывал, у директора на работе – жена? Онко – последняя стадия!..»
Так что Витек был морально всегда готов, но, конечно, вначале как будто током трухануло.
Витя был электрик, ездил по области, делал проводку; однажды даже в Киеве, в особняке у одного депутата.
Так что деньги у него были, не в том дело.
А иначе не о чем бы было и говорить.
Но ведь всем известно, как оно связываться с медициной – высосут из тебя до копейки, а мамка все равно помрет, это ясно.
Но все платят этим кашалотам сколько скажут, чтобы потом не видеть косые взгляды, что пожалел родной матери или деду.
А у кого нет никого стоячего, сына или внука, те сразу едут домой, ложатся, отворачиваются к стене и ждут, когда умрут, главное, чтобы было с обезболивающими нормально.
Некоторые не хотят дожидаться – и вешаются; прыгают с крыши; стреляют из ружья себе в рот; поджигают хату, чтобы не досталась банку; режут вены – кто как.
Но у Витька деньги были, не в этом дело; не сильно много, но хватит, чтобы платить за лечение до самой смерти.
Матушка ничего не хотела.
Она всю жизнь проработала на «Химволокне» и знала, как эти денежки даются.
Но единственное, что ее волновало, это что на Витюшу останется ее второй муж, а его отчим, Ефимович, лежачий инсультник. Покормить с ложечки, подмыть, перевернуть, помассировать от пролежней – это же все кому-то надо делать.
И взваливать такую обузу на сына было Витьковой матушке хуже чем ножом по горлу.
Вот в чем была для нее дилемма. А умирать она не боялась. Да и кто сейчас боится? Лишь бы по-быстрому, желательно – во сне.
А Витька, конечно, сгоряча не соображал, что его ждет, и больше думал за матушку, чтобы она тихо, мирно и прилично отошла в мир иной.
Он вытащил из загашника все свои свободные бабки, которые были на этот момент, и повез маму в областной онкоцентр.
Мать прошла химиотерапию, облучение, но легче с метастазами не стало.
– Ну что бы я вам посоветовал, молодой человек, – сказал один врач, как говорили в коридоре, очень знающий, хотя и недавно после института. – Я бы вам посоветовал попробовать купить вытяжку из акульих плавников. Дорого, но…
И Витек ехал в ту единственную заветную аптеку и покупал этот акулий фуфел.
Из родителей у Вити осталась одна мать, а отца уже не было – он пырнул мать кухонным ножом, отсидел, забомжевал и помер. Витька его после этого знать не хотел, ни копейки не дал, когда тот подыхал.
Так что скоро предстояло ему стать круглым сиротой, в его-то молодые 43 года, и это его почему-то сильно угнетало и расстраивало.
Он поехал в «Спутник» и нажрался как свинья.
Но кому и когда помогала водяра? Никому. Пить надо на радостях, в приличной компании, а не с синяками из-под гастрономов.
Витька наскандалил, получил по роже, сел в свой «Опель Комбо», поехал на Малеванку и открыл дверь своим ключом.
Мать сидела на кровати и смотрела в окно. Луна серебрила ее седую дульку на голове; худые ноги свисали, не доставая до пола.
Сынок сел рядом, обнял маманю, и они поплакали вместе.
Проснулся Ефимыч и тягуче заныл, прося утку.
Мать сползла с кровати и понесла утку, а Витек поехал домой. Зинаида звонила уже сто раз.
Витек лег спать и завел будильник на шесть; утром хотели мотнуться за грибами.
Осень была такая сухая, что грибы полезли только сейчас, в конце октября, после дождиков, теплых ночей, густых туманов – маслята, черные опята, немного краснюков и совсем мало белых.
«Журфак и другие рассказы». Журнал «Волга», №3, 2021.
Photo by Merve Sehirli Nasir on Unsplash
