Вадим ЯРМОЛИНЕЦ
Вопреки слухам, Альберт Эпштейн никогда в жизни не эмигрировал в Америку. До конца своих дней он прожил в доме № 17 по улице Пишоновской, работая кантором на Втором Еврейском кладбище. Он пел с детства, в основном цыганские песни под гитару, но набожные евреи обратили внимание на его голос, и решили сделать мицву его бедной маме Берте Наумовне Эпштейн.
Перед тем как начать свою кладбищенскую карьеру, Альбертик честно сознался, что на еврейском он знает только одно неприличное выражение – и все. Благожелатели ответили, что в наше время редкий человек знает больше. Именно поэтому так ценится работа кантора, который хоть на выходе из этого мира, напоминает евреям об их корнях.
– Что я сам знаю о своих корнях? – спросил Альбертик.
– Все относительно, молодой человек, – ответили евреи. – Вы можете петь, но не знаете о корнях. Мы знаем о корнях, но не можем петь. Ваш предшественник не знал оф-идиш даже одного неприличного выражения, поэтому относительно него, вы – академик.
– Как же он выходил из положения?
– Он часто повторял слова «абысалы парнус» и «фотокарточка на память». В некоторых комбинациях слов, заключена особая сила. Так говорит Каббала.
Короче, с появлением Альбертика на кладбище его семья просто ожила. От работы на свежем воздухе он окреп, на щеках горел румянец. На работу его возили на лимузине, как если бы он был не рядовой кантор с Молдаванки, а сам Иосиф Кобзон.
Но в один прекрасный день на Второе Еврейское кладбище принесли большого человека в сопровождении родственников из Бруклина. Эти тут же вычислили, что кантор поет на иностранном и вдобавок листает страницы не слева направо, как все грамотные люди, а наоборот. Триумф обернулся позором. Гости повернулись к Альбертику и стали так свистеть и кричать «бу-у!», как если бы это было не кладбище, а стадион. На то, что у них стоял незакопанный покойник им было наплевать. Я вам говорю: у этих американцев может и есть кое-какие знания, но культуры – никакой!
Что же сделал Альбертик? После стольких лет исполнения его эрзац-кадиша на цыганской мове сама судьба предоставила ему возможность воспользоваться той одной единственной фразой, которая связывала его с его народом.
– Знаете, что? – сказал он провожающим. – Если вам не нравится, как я пою, так поцелуйте меня – не буду говорить куда – и будьте мне здоровы!
Так и сказал, но только другими словами. И короче.
От этих слов, делегация свистунов опешила.
«А может он все-таки пел на идише? – подумали они. – Просто у него акцент такой странный. Одесский. Когда мы сами переходим на английский, то у нас в Бруклине нас тоже не все понимают».
Короче, покончив с погребением, они вызвали директора кладбища и сказали: «Слушайте, верните своего кантора назад и передайте ему вот этот пакет, чтобы он на нас не держал зла». С этими словами они уехали, а Альбертику позвонили и попросили вернуться туда, где без него жизнь остановилась уже окончательно.
Да, спрос на него был очень высокий. Клиенты таки любили, когда он пел про «абысалы парнус» и «фотокарточку на память». От этих слов они плакали еще горше и лучше жертвовали на бедных.
Правда, после того инцидента провожающие должны были указывать в анкете будут ли на кладбище гости и родственники из-за рубежа. Если да, им говорили: «Значит, ситуация такая – либо вы исполняете кадиш сами, либо кадиша не будет. А если вы хотите музыку, так у нас в синагоге сегодня вечером будет вечер цыганской песни».
И всем было хорошо.
Комментируйте, делитесь, подписывайтесь!
