ФЕЙЕРВЕРК ТЯЖЕВА

Михаил Тяжев – писатель-рекордсмен, если оценивать его в контексте конкурса О.Генри, который он выиграл дважды – в 2017 и в 2019 году. Он пишет замечательно легко и увлекательно, его тексты разворачиваются перед читателем как фильмы, ничто не задерживает быстро и неожиданно развивающийся сюжет. Это – завидный дар.

Рассказ «Фейерверк» был впервые опубликован в журнале «Знамя» в 2017 году, и я с удовольствием знакомлю вас с ним и его автором.

В.Я.

ФЕЙЕРВЕРК
Михаил ТЯЖЕВ

Новый год час как начался, и Сташков Генка пошел на улицу вместе с сынишкой, который нес, прижимая к себе, петарды и ракеты.

Сташков работал водителем газели на рыбном предприятии, развозил рыбу по магазинам. Ему было около тридцати пяти лет.

Когда они вышли на улицу, на них пахнуло мокрым снегом, лужи во дворе тускло блестели, на крышах машин подтаивал снег. В окнах пятиэтажек напротив горели цветные огни елок, и кто-то неистово кричал: «Марина, я люблю тебя! С Новым годом!».

За домами взлетал в небо и рассыпался фейерверком сноп разноцветных искр. Всюду бабахало и грохотало, как будто где-то недалеко шли военные действия.

На улице стоял, покачиваясь, Рюмин Евгений из соседнего пятиэтажного дома. Это был мужик лет пятидесяти семи, в прошлом военный, но теперь крепко пьющий.

— С Новым годом! — крикнул Рюмин.

— С Новым годом, дядя Жень! — ответил Сташков.

Он воткнул в снег шутиху и поджег. Шутиха своим ревом огласила и высветила двор.

— Класс! — сказал Антон, сын Сташкова.

Рюмин сурово смотрел, как Сташков готовился к следующему пуску. Это уже была коробка, состоящая из нескольких фейерверков, которые должны были одновременно взлетать и взрываться в небе.

— Фигня все это. Вот мои ракетные комплексы были это да. Шандарахнешь, и нет Европы!

— Слушай, ты давай не выражайся тут, — предупредил его Сташков.

— А чего не так?

— Может, и так. Только при чем тут это? Шел бы лучше домой, дядя Жень.

Сташков зажег шнурок и отбежал с Антоном в сторону.

Он решил, что и Рюмин тоже отошел, но тот вдруг ломанулся к фейерверку.

— Ложись! — крикнул ему Сташков.

Но Рюмин шел грудью на взлетающие ракеты.

Несколько из них залпом ударили его в грудь, отчего он отлетел в снег и остался там лежать. Грудь его дымилась. Сташков рванул к нему, расстегнул его куртку. Пахло ватой, плащевка сгорела и скукожилась, вата была черной.

Рюмин бормотал: «Я же говорил, что фигня!».

Его увезла «скорая помощь». Антон, когда Сташков вел его домой, шептал: «Папа! Дядя не умрет?».

— Нет, сынок, — отвечал Сташков. — Дядя сделан из советской стали, и ему ничего не будет.

На следующий день утром к Сташкову пришел участковый Колька Малышев. Он был одет в гражданскую одежду, повесил на вешалку свою новенькую дубленку, вязаную шапочку, усыпанную снегом, стряхнул в коридоре.

— Какой снег пошел!

— Проходи, — звала его в зал Валентина Сташкова.

Тот вымыл руки и сел за стол. Сташков волновался. Предложил Малышеву выпить.

Малышев не отказался, и они вмазали водки за Новый год. Валентина бухнула обоим по две ложки оливье в тарелки. Сташков ждал. Малышев тянул. Он отказался от второй рюмки и вытащил из нагрудного кармана свернутый трубочкой лист бумаги. Это было заявление от жены Рюмина.

— Тут на тебя, Ген, заявление в покушении на убийство жена Рюмина написала.

Валентина взмахнула руками и села на стул, расплакалась и начала утирать глаза фартуком.

— Какой он убийца, с Антошей вышел на улицу взорвать эти проклятые петарды.

— Да я все понимаю, Валь, но заявление куда дену?

— Ты это, — сказал Сташков, — убери его пока. Давай еще вмажем. А то посадят, когда я еще смогу.

Они выпили еще водки и закусили селедкой с тонкими кружочками лука. Селедка пряно-мягко пахла.

— Хорошая селедка, — сказал Малышев.

— Сам делаю.

Вышли на балкон покурить. Внизу по железной дороге шел пассажирский поезд.

— Люди куда-то едут, — сказал Малышев.

— Или уезжают, — ответил Сташков.

— Да, — протянул Малышев. — Некоторые даже дома Новый год не справляют.

— Чего я купил эти петарды? Семь тысяч отдал за них, за секунду сгорели. Семь тысяч, трудишься, а потом покупаешь, черте знает что!

— Люди куда-то едут, — повторил мечтательно Малышев.

— Сколько мне дадут?

— Ничего тебе не будет.

— Тогда что она хочет?

— Ясно чего. Денег.

— Сколько? — спросил немного погодя Сташков.

Он прикидывал, где взять денег. У него была наличка про запас, тысяч сорок. Копил, чтобы с женой съездить в Италию. Валентина еще с детства грезила Италией. У башни падающей… как ее, Пизанская, хочет сфотографироваться. И папу римского посмотреть.

— Не знаю, сколько она потребует.

— Двадцатку, наверное. Ты сам с ней договорись. Хорошая у тебя селедка.

— Сам делал, — повторил еще раз Сташков. — Если двадцатку, то найду. Придется жене подождать с Италией.

— Какой Италией?

— Мы в Италию хотели летом сорваться.

— Я был там осенью. Нечего делать. На площади Святого Марка двух мужиков встретил. На каблуках. Идут, обнимаются.

— И чего?

— Ничего. Прошли мимо, я тоже мимо них прошел.

— Не, не поеду я в Италию.

— Да нет. Это в Венеции было. А ты на площадь Святого Петра в Риме сходи. Дух захватывает.

Малышев накинул дубленку, новенькую, элегантную, придерживая подбородком шарф, начал застегиваться.

— Ты сходи к Рюмину. Он в этой, как ее, Роще лежит. Это тоже зачтется, если что, — посоветовал Малышев. Взял свою вязаную шапочку и вышел за дверь.

— Что теперь будет? — проскулила Валентина.

Из комнаты выбежал взъерошенный Антон.

— Пап, ты обещал в морской бой сыграть.

— Потом, — махнул рукой Сташков и начал одеваться.

— Ты к нему? — сказала Валентина.

— Да.

— Папа, так мы будем играть в морской бой?

— Не до тебя, не видишь?! — сорвалась на сына Валентина.

— Не сейчас, — сказал Генка.

— Ты всегда обещаешь, а не выполняешь.

— Уйди! Не видишь, у отца дела?! — гаркнула на сына Валентина.

Сташков повязывал вокруг шеи шарф и концы его просунул под застегнутую куртку с воротником из искусственного меха. Он заметил, что копирует движения Малышева.

На улице зашел в магазин и купил мандаринов и вафель. Сел в машину и через пятнадцать минут был в Роще — больничном городке.

Стремительно вошел в двери ожогового центра. Его остановил старик-охранник: не вовремя. Сташков не стал его слушать, и, миновав металлорамку, взбежал на второй этаж.

За ним устремились двое охранников. А навстречу ему вышел врач Дубин­ский. Он был сонный, ночью везли и везли из области людей с сильными ожогами. Он остановил Сташкова.

— Я к Рюмину.

— Какая палата? — Дубинский больше знал людей по их местоположению и ожогам.

— Не знаю. Его в грудь петардой ударило.

— А, этот. Так он сбежал сегодня. Утром. Прямо босиком по снегу бежал. Как тот, Порфирий Головлев.

Сташков не понял шутки Дубинского.

— Так он дома?

— А я знаю?

Тут охранник-старик вмешался разговор.

— Это который ракетчик? Он дома уже, поди. Все взорвать нас хотел «Сатаной». А я ему чувяки выдал. Он так и почапал по снегу. Жена его подобрала.

Сташков сник. Охранники повели его к выходу.

— Не надо шуметь. Люди тут все больные, — говорил старик-охранник.

— Доктор, у него все нормально? —  крикнул Сташков Дубинскому.

— У Рюмина? А чего ему будет?

— Так у него же дыра в груди.

— Никакой дыры у него нет. Так, легкая царапина.

Сташков впервые со вчерашней ночи улыбнулся. На вахте он оставил охран­никам мандаринов и вафель. С каждым попрощался за руку. Пожелал в новом году поменьше больных. На что охранник-старик ответил ему:

— Если мало больных будет, у нас работы не станет.

Сташков возвращался домой. Он оставил машину, забежал в Сбербанк, снял деньги и поднялся на третий этаж соседнего пятиэтажного дома.

Жена Рюмина недобро встретила его.

— Убийца! — закричала она.

Но ее отодвинул сам Женька Рюмин.

— Братан, — начал он обнимать Сташкова. — Извини, я тебе праздник испортил.

— Какое там, — отнекивался Сташков. — Главное, что у тебя все хорошо. Как грудь?

Он сунул руку в карман и нащупал деньги.

— Вот, возьми, только не надо заявление писать, у меня сын в школе учится. На работе все, вроде, нормально.

— Не понял, — Рюмин обернулся к жене. — Ты, что ли?

— Он тебя убить хотел! — жена Рюмина курсировала из комнаты в кухню и обратно и кинула взгляд на деньги в руках Сташкова. — Бери, пусть знает, — сказала она мужу.

— Я тут живу! — закричал Рюмин. — Чтобы потом мне тыкали? Ты деньги убери, никакого заявления не будет!

Рюмин стащил с полки пакет, в котором было что-то квадратное.

— На вот тебе. Сыну отдашь.

— Что это? — Сташков вытащил из пакета коробку мощного фейерверка.

— Это как «Сатана». Летит, взрывается, и красиво! — подытожил Рюмин.

— Тогда, может, ко мне. У меня селедка отличная.

Жена Рюмина сидела на кухне, пальцы ее нервно постукивали по столу, ей было обидно, что такие огромные деньги ушли. Сам Рюмин одевался, на груди его, крест-накрест, был наклеен лейкопластырь, на нем бордовое пятно.

— Я не хотел, честно! — сказал, заглянув на кухню, Сташков.

Рюмина повернула к нему голову. Сташков положил перед ней деньги.

— Не надо. Я за мужа боялась. Он же ракетчик. В секретных войсках служил.

Сташков забрал деньги.

На улице подморозило, сыпал мелкий снег, холодало. Небо — низкое и бело-серое — висело над домами. Поезда курсировали по железке, мигал семафор, и люди ждали, когда можно будет пройти.

— Это все от безделья, — сказал, кутаясь в воротник, Рюмин. — Пять лет уже так, хоть вешайся, нервы ни к черту. Эта квартира дочери, моя-то в Москве была. Ты не сердись на мою жену. Она переживает за меня.

Сташков нес под мышкой коробку.

Дрожали от ветра лужи. Ледяная горка подтаяла, бока ее обвалились, сын Сташкова настойчиво пытался скатиться с нее на ледянке, но все время съезжал мимо. Другие дети с таким же упорством наблюдали за его действиями.

— Эй, — позвал их Сташков.

Все сразу же подбежали и окружили его.

Антон Сташков выбрался к самому центру и взял отца за руку.

— Пап, она круто полетит, — сказал он значительно.

Сташков поджег шнур, дети разбежались, и в небо взмыли яркие цветные кометы.

— С Новым годом! — сказал Сташков.

— С Новым годом, — улыбнулся Рюмин.