Аркадий Львов 1927–2020

Умер Аркадий Львов – писатель, создавший один из самых значительных одесских текстов – роман «Двор». Мы были коротко знакомы и в, адресованных мне дарственных на своих книгах, он называл меня другом. Как это постоянно происходит в моменты, подобные этому, с опозданием понимаешь, что наши дружеские встречи могли быть более частыми.

После смерти любимой женщины Аркадий безвозвратно ушел в собственное одиночество, перестал отвечать на звонки, наши встречи стали случайными. Он стал антиподом самого себя, жовиального одессита, готового говорить часами, делиться воспоминаниями о своих бесконечных встречах с именитыми современниками – теми, кто помогал ему войти в литературу и теми, с кем он разделил эмигрантскую судьбу.

В Америке его ждал значительный успех – «Двор» был издан на английском и затем переведен на другие языки. Увы, этот успех не был повторен, и с годами основным источником дохода писателя стала поденка в иммигрантских СМИ. Эта добровольно-вынужденная каторга в конечном итоге отодвинула в тень роман, который Айзек Башевис Зингер назвал «одним из самых фундаментальных произведений современной литературы». Нина Берберова назвала его автора «самым могущественным в своем поколении».

Далеко не каждая книга выдерживает испытание временем, «Двор» выдерживает. Перечитывая его я снова поймал себя на мысли, что роман этот гамсуновского типа, в нем нет сюжета, автор кропотливо лепит свою историю из крохотных подробностей быта обитателей обычного одесского двора: бывшего партизана, кустарей, врачей, инженеров, домохозяек. В жизни очень разнородного дворового коллектива отражается жизнь страны.

В романе «Двор» нет набора типовых одесских красот – «каштанов-лиманов», он проходит в одной и той же декорации и лишь раз – в самом начале романа, нам предоставляется возможность выглянуть за ворота, где движется ночное факельное шествие. На улице – вторая половина 30-х и жизнь людей этого страшного времени похожа на безостановочное партсобрание с его лексикой и комментариями, которые эхом повторяют газетные передовицы.

В жителях одесского двора можно увидеть хорошо знакомых нам зощенковских персонажей, но они стали  на десять лет старше и теперь хотят быть похожими не на непманов или представителей просвещенного сословия, а на партийных руководителей – сознательных, бдительных, деловых. Но только в Одессе их лексика приобретает местную окраску: обращение «товарищ» уживается с обращением «мадам», и глагол «иметь» незыблем, как Оперный театр и Потемкинская лестница. 

На лучшие произведения одесских авторов можно смотреть как на летопись этого города. Бабель рассказывает нам о дореволюционной Одессе, Катаев – о революционной, у Ильфа и Петрова – мы попадаем в эпоху непмановского процветания 20-х. Львов возвращает читателя в 30-е. «Двор» – еще один прекрасный памятник этому городу и это лучший памятник самому Аркадию Лвову.

Прощай, дорогой. Твою книгу я держу, как твою руку, в языке ее героев я слышу твою интонацию и смеюсь, читая: «Клава Ивановна нашла пульс у Нины и когда приехала карета с доктором, сразу показала, где надо щупать. Доктор сказал, он щупает уже сорок лет и расстегнул кофточку у мадам Лебедевой…».

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ

Комментируйте, делитесь, подписывайтесь и получайте рассылку «Я» первыми!

Фото “Я”. Нью-Йорк, 2012 г.