Ракетный пояс Москвы

Николай ФOМЕНКО

Она приехала в собачий холод. Кончик носа был как чужой. Все вылезли из машины и разошлись. Машина уехала. А она стояла и думала, что теперь он совсем близко. Ее отвели в штаб. Она не знала, что это штаб и что военный за столом – начальник Особого отдела. Военный разговаривал негромко и иногда морщился. Она рассказала, что приехала к Кузнецову, что он ее жених и что он…

Военный уставился на нее серыми глазами. Перестал мигать. Она почувствовала, что согрелась. И нос согрелся. И даже стало жарко. Расстегнула зимнее сиреневое пальто и замолчала.

– Ну? Так он тебя просил приехать?

– Я сама.

– Написал, как сюда добраться?

– Я сама.

– Ну, тогда сиди тут сама. – Военный встал и пошел к двери. Она с сумкой – за ним. Тяжелая сумка, полная продуктов.

– Сиди, – громче сказал военный. Сипло, словно чайник на печке запел. Она осталась и ничего не видела вокруг себя, кроме света в окне. Свет расплывался в мокрых глазах, как белая клякса на серой бумаге.

Кузнецов длинный и худой. Шинель висела на его плечах, а он под шинелью мог повернуться в разные стороны, сколько ни затягивал ремень. Капитан только одну секунду смотрел на него. Потом говорил, глядя в окно. Глаз на белом лице был похож на дырку в газете.

– Ты писал кому-нибудь, как сюда добираться?

– Нет.

– Что?

– Нет, товарищ капитан.

– Не писал никому?

– Никому.

– Тебе дисбат светит.

– За что, товарищ капитан?

– За то, – он поморщился. – Знаешь, кто сейчас тут, за стенкой?

– Нет. – Капитан посмотрел на солдата во второй раз. Вытащил из сейфа пачку писем и бросил на стол. – Видишь, сколько фигни вашей у меня. Так не писал?

Лицо Кузнецова пошло пятнами, и кулаки сжались так, что через кожу светились желтые суставы. Но без ответа. Молча. Взгляд в стенку.

– Значит, не писал, – вслух решил капитан. – И даже не похвастался никому?

– Чем? Я и в совхозе на “газоне” работал.

– Так то – в совхозе, а тут – ракетные войска. Хорошо. Если не писал, тогда никого за стенкой нет и мне не о чем больше с тобой говорить.

– А кто там, товарищ капитан?

– Какая тебе разница. Можешь идти… Я же сказал – никого.

Кузнецов стоял. Капитан спрятал письма, закрыл сейф, вышел из комнаты. В коридоре он положил в рот таблетку, зашел к дежурному по части и запил таблетку из чайника.

– Опять? – спросил дежурный майор.

– Да.

– Я тоже, как перепью, такая изжога.

Кузнецов выглянул в дверь. Он впервые был в штабе. В коридоре – желтые лампочки и часовой у стеклянного шкафа со знаменем. Молодой. Затянутый ремнем.

– Эй, земляк, тут девчонка должна быть. Не видел девчонку?

Земляк – не земляк только пошевелился. Качнулся ствол автомата. Дверей в коридоре было несколько. Кузнецов взялся за ручку той, что была рядом, – капитан сказал – за стенкой. Если она расскажет про его письма – посадят. Дисбат светит. Почему светит? Может быть, ждет, грозит? Он сказал: “светит”. Какая разница.

– Земляк, здесь?

Часовой отрицательно покачал головой. Звезда вместе с шапкой переехала к левому глазу.

– А где? Тупой ты, земеля.

Кто-то открывал входную дверь. Морозный пар вокруг сапог, спина в шинели. Кузнецов успел вернуться. Посадят. Дура-ак. А если не скажет? Шпионка? Шпионка. Куда ее тогда? Он снова выглянул в коридор. Посмотрел на количество дверей вдоль всего коридора. На каждой двери – фанерный ромбик с номером. Смотрел, смотрел. Часовой переступил с ноги на ногу. Под потолком грязно-синий полумрак, в котором светились желтые лампочки. Казалось, что в коридоре ночь, потому что горят лампочки и потому что часовой. Часовым всегда хочется спать. И днем, и ночью. Поэтому для часовых все время ночь. Кузнецову тоже показалось – ночь. Только ночью бывают такие кошмары. Он закрыл дверь. В комнате ночи не было. Но был зеленый сейф и капитанская шинель на вешалке.

– Изжога, – повторил капитан. – Сколько раз говорил, что вольнонаемных надо вести по списку. Что теперь с нею делать?

– Да брось ты. Последняя собака знает, что здесь ракеты, – сказал дежурный. – Лучше скажи, как погуляли?

– Я раньше ушел.

– Из-за желудка?

– Да.

Небо в окне потемнело. Пошел снег. Вокруг и без того было много снега. Все, что не в снегу, казалось черным, даже ели. В детстве она думала, что ели и пальмы бывают только в сказках. И горы тоже, и львы, слоны и обезьяны. И доктор Айболит. И солдатики бывают только оловянные. Она уже видела горы вокруг Сочи, львов в ростовском зоопарке и доктор Айболит жил в их селе. Он кастрировал поросят, пил самогон и все лето на реке ловил рыбу – всегда в старом брезентовом плаще, выгоревшем до белой нитки. Ее Лешка – солдат, и он уж точно не оловянный. В сказках остались одни волшебники да Змей Горыныч. Баба-яга и та была в реальности, горбатая, в бородавках. Хата ее в конце улицы присела в песок, как ощипанная курица.

За окном прошло несколько военных. Все одинаковые. Может быть, среди них был Лешка, а она даже не узнала его. Какой кошмар. Что же они так похожи все? И почему она тут сидит? Время идет, а она еще не видела его.

– Вернется дежурная машина, отвезем ее назад, на станцию, – сказал майор. – Ты узнал, к кому она прискакала?

– Из автороты.

– Осенний?

– Ну да.

– Хоть не беременная?

– Я что тебе – гинеколог? Попроси дневального, чтобы принес поесть. Только из офицерской столовой.

Кузнецову так хотелось пройти сквозь стены или хотя бы увидеть сквозь них. Что там? Она или не она? Подумают, что шпионка. И что они с нею сделают? В тюрьму, что ли? Снова к двери. Почти столкнулись с капитаном.

– Ты еще тут? Я же тебя отпустил.

– Товарищ капитан.

– Что?

– Скажите, ко мне приехали?

– С чего ты взял?

– А почему тогда дисбат?

– Чтоб не врал.

– Она не знала, что сюда нельзя.

– И ты не знал? Детский сад.

Капитану лет тридцать пять. Бледное лицо. Маленький морщинистый рот. В глазах тоска, какая бывает от скуки или болезни.

– Где она, товарищ капитан?

– Ты чем сегодня должен был заниматься?

– Арматуру возить.

– Принесешь мне сейчас свою путевку. Поедешь на станцию.

– Зачем?

– Разговоры. Не в совхозе. – Капитан выковырял из красной пачки сигарету. Закурил. Дым вокруг носа потянулся к потолку. Он прищурил небольшие серые глаза и стал похож на хитрого гнома.

– Товарищ капитан.

– Иди, я сказал. – Капитан встал из-за стола, подошел к Кузнецову, скомкал в кулаке воротник его шинели у затылка. Застегнутый крючок врезался в горло. – Пошел, – он толкнул его к двери.

Она сидела боком у письменного стола. Рисовый суп с фрикадельками в миске быстро остыл.

– Так, значит, к Кузнецову? Ты знаешь, что его за это посадят?

– За что?

– За разглашение военной тайны.

Она опустила голову. Еще немного – и нос коснется миски.

– Ешь.

– У меня своей еды полная сумка.

– Сумку мы конфискуем.

– Что?

– Заберем все, что в сумке, говорю. Так положено. А тебя сейчас отвезем на станцию, и ты забудешь на всю жизнь, что была здесь. И никто не будет знать об этом. Понятно?

Вот бы у нас на Новый год нападало столько снега!

– Понятно?

– Он не виноват. Я сама. Новый год скоро.

– Снегурочка, твою дивизию… Детский сад. Собирайся.

– Я только издали посмотрю.

– Не устраивай мне тут цирк. Дома, там, перед папой. – Капитан покраснел. И сразу стал красивым и немного моложе. Он закурил, снял на ощупь с губы прилипший табак и тихо повторил: – Не устраивай.

Она шла среди снежных холмов к черной машине. Машина, конечно, была зеленой. Полупустая сумка цеплялась за ногу. Открыла дверцу, долго пихала сумку в кабину. Сумка все время за что-то цеплялась. Военный за рулем сидел как истукан, уткнувшись подбородком в руль. Она забралась в пропахшую бензином кабину, несколько раз хлопнула дверью, каждый раз придвигаясь к водителю. Работал мотор, мелко вздрагивало зеркало над стеклом и прицепленная над ним фотокарточка. Знакомое девичье личико. Она быстро взглянула на военного. Тонкая шея, щека в морозном румянце и длинные ресницы, как у девчонки. Лешка.

Капитан стукнул ладонью по крылу машины, оглянулся на ветровое стекло и пошел вдоль сугробов к черным елям. Конечно, зеленым. И исчез на их фоне.

Первая публикация “Новый журнал”, №266, 2012 г.

Рассказ “Ракетный пояс Москвы” – лауреат Премии О.Генри за 2011 год.