Открытие Америки

Определение «русский бизнес» – не самая лучшая его характеристика. Оно и понятно – обычно иммигрант прибывает в Америку с комплексом своей этнической неполноценности. В Америке все лучше. Пусть с оговорками, но лучше. Именно поэтому он сюда и приехал.

Вопреки этой логике я ощутил себя в настоящей Америке, когда попал в «Новое русское слово». Это была моя вторая американская работа, на которой я задержался без малого на два десятилетия. Дело было так.

Первый чек в США я получил в Бюро переписи населения. Был 1990 год. Я успешно сдал экзамен по арифметике за первый класс, и еще один – на ориентацию по городской карте, став переписчиком. Это была федеральная работа настолько большой значимости, что из моей 400-долларовой зарплаты не высчитывали налоги. И по тем временам это была совсем  неплохая ставка.

Не зная Бруклина, я бесстрашно шел в районы, куда не ступала нога белого человека. Понятно, что за отсутствием страха или осторожности стояло полное отсутствие знаний и опыта. Когда жильцы некоторых домов во Флэтбуше открывали двери и видели меня, им должно было казаться, что перед ними стоит привидение. Или представитель  власти принесший плохую весть. Типа ордера на выселение за невнесение квартплаты.

Пройдя по плановому маршруту я возвращался в заваленный кипами папок офис, садился за коричневый картонный стол, сортировал собранные анкеты. Я столкнулся с типичной для многих федеральных учреждений рутиной и апатией к работе. Основную массу переписчиков составляли велфэрные мамаши, то ли подрабатывавшие к своему пособию, то ли нашедшие повод избавиться от постылых домашних забот. Это были добродушные и неторопливые женщины, которые могли бы переписывать район за районом, город за городом всю жизнь, но к сожалению у переписи были сроки.

Были и такие же как я свежие иммигранты. Запомнился один, щуплый, лысоватый, в сером костюмчике, всегда щурившийся, словно специально, чтобы не видели его глаза. Он как будто вышел из какого-то советского СКБ и тут же вошел в американский офис. Он был не в состоянии скрыть своего болезненного желания остаться в этом месте навсегда и остро реагировал на контакты коллег с начальством. В каждом из нас он видел конкурента и, в конечном итоге, получил то, чего хотел – федеральную работу, на которой я бы повесился от тоски. Но он был другим человеком.

В то время, когда работа в Бюро переписи подходила к концу, «Новое русское слово» дало объявление о поиске переводчика.

Вступительный экзамен — перевод телеграмм «Ассошиэйтед пресс» – у меня принимал Алексей Орлов, тогда руководивший отделом новостей. Он отбирал выходившие с телетайпа телеграммы и раздавал их переводчикам. С утра переводчиками были все авторы. Когда номер заполнялся, каждый писал что хотел.

Первое впечатление от редакции — головокружительное обилие ослепительно белых рубашек, ярких галстуков, запонок, часов, очков в изумительно элегантных оправах. И все это двигалось, говорило, смеялось, писало, фонтанировало энергией. В моем представлении именно таким и должен был быть американский офис. Как я впоследствии убедился, офисы частных американских фирм такими и были. Тогда люди не ходили на работу в джинсах и кроссовках. Культура одежды, стиль передавались качеству производимого продукта.

В этой картине было лишь одно исключение. Часам к 11 в редакции появился человек в мешковатых джинсах, кроссовках и пестрой желтой рубашке с мелким геометрическим рисунком. У него была растрепанная борода и такая же растрепанная, начинающая седеть шевелюра. Вряд ли он спал предшествующей ночью. Он сел за стол прямо напротив моего и стал увлеченно грызть семечки. Ему явно стоило усилия оторваться от них, чтобы поздороваться.

«Привет, – сказал он. – Я Володя Козловский».

В этой свободе тоже была Америка.

Ближе к концу дня, все еще сражаясь с незнакомыми именами в очередной телеграмме, я осмелился спросить его, кто это Дик Чейни. Козловский посмотрел на меня с насмешливым изумлением и, сплюнув шелуху в кулак, ответил небрежно:

– Это твой министр обороны.

Слово «идиот» не прозвучало в конце фразы, но я его прочувствовал всем существом. Сейчас я вспоминаю это со смехом, конечно.

Сидевший рядом со мной Саша Грант, закончив свои переводы, рассказывал Орлову, как он вчера, возвращаясь из «Самовара», перевернулся на своей «Тойоте» и попал в больницу. Выглядел при этом он так бодро, как если бы такие происшествия случались с ним по меньшей мере раз в неделю.

И это окончательно убедило меня в том, что я в Америке. Там, откуда я приехал (в то время), на «Тойотах» не переворачивались!

В кампании этих людей я начал свое открытие Америки.

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ

Подписывайтесь на рассылку “Я” и каждый день читайте о самом важном.