Жизнь после жизни

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ

Мой любимый рассказ у Дая (это, естественно, псевдоним) о том, как всякий раз, когда он хотел изменить жене, с ним происходило что-то непредвиденное, препятствовавшее измене. Среди дюжины описанных им случаев нет особенно эффектных или анекдотических.

Повествуя о неспособности своего любвеобильного персонажа уклониться от фатальной неизбежности очередного провала, Дай, казалось, не стремился развеселить читателя. Он просто документировал события, имевшие место в его собственной жизни, чтобы продлить память о них. Литература была для него своего рода морской раковиной, прикладываясь к которой он слушал приятный ему звук.

Из списка этих непредвиденных случаев я выберу три, почему – вы узнаете позже.

Один раз, выходя из автобуса, он поскользнулся на мокром тротуаре и подвернул ногу. Из-за этого он не смог пойти в спортивный клуб. Вечером того же дня к клубу подъехала синяя «Хонда-Аккорд», за рулем которой сидела молодая женщина по имени Лена. У нее были прекрасные черные волосы, замечательные карие глаза, чувственные губы и удивительной красоты руки. В нее можно было влюбиться за одни эти руки. В его случае именно так и произошло. Он встретился с ней в офисе у своего дантиста, где она работала медсестрой. В свои 33 года она еще не сомневалась, что найдет приятного ей спутника жизни, но тревожная мысль о том, что поиск немного затягивается, стала время от времени наведываться к ней. Она приехала специально, чтобы задать Даю прямой вопрос: каким он видит развитие их отношений? Она могла задать этот вопрос и по телефону, но подумала, что при личной встрече ее внешность поможет ему принять решение. Добрых два часа она просидела в машине, представляя, как он выйдет на улицу – подтянутый, со спортивной сумкой через плечо – и она просигналит ему. Но он в тот вечер лежал на диване перед телевизором с бутылкой каберне и тарелкой сыра, винограда и сухофруктов, которую ему соорудила не очень любимая в тот момент, но все равно очень заботливая жена Ольга.

Видя, как он мается дома, невпопад отвечает на ее вопросы и очень нервно реагирует на телефонные звонки, Ольга, как говорится, вычислила его. Измотанный двойной жизнью, он сдался без боя. Она тогда предложила ему сделать выбор и не обманывать ни себя, ни ее. Он попал в тупик: Лена была младше его на 13 лет. Он легко представлял себя самого лет через десять, уже сильно сдавшего, с потекшими щеками и крепко плешеватого, и ее – все еще очень привлекательную полногрудую брюнетку. Это был бы, что называется, неравный брак. Поэтому он хотел, чтобы последнее слово осталось за ней.

В тот вечер, когда жена поставила ему ультиматум, бушевала гроза. Дождь хлестал как из ведра. Молния то и дело с оглушительным грохотом раскалывала небо на мелкие куски. Порывы ветра повалили много деревьев и оборвали линии электропередач на огромном пространстве Восточного побережья, от Бостона до Норфолка. Гроза выглядела достойной декорацией к семейной драме. Ольга подала ему телефон и вышла из комнаты. Но из-за непогоды его попытка связаться с Леной оказалась неудачной. Она жила в Коннектикуте, он – в Бруклине. Мобильная связь не работала. Поскольку Ольга ждала ответа, ему ничего не оставалось, как проститься с Леной, оставив запись на ее автоответчике.       

Через года два после этой истории Дай попал в автомобильную аварию из-за другой своей пассии – ресторанной певицы Светы. Светика. Та только что отпела свое и вышла на улицу. Было около полуночи. Он ждал ее у ресторана не один. Он знал, что у нее есть другие ухажеры, но ему это было абсолютно безразлично. Он просто хотел ее, очень молодую и невероятно сексуальную, как голодный хочет кусок мяса. Увидев сразу двух кавалеров, Светик мудро решила не отдавать предпочтения ни одному из них, что позволяло сохранить обоих. Изобразив высшую степень раздражения, 25-летняя бестия решительно направилась в сторону желтой вывески кар-сервиса. Стук каблуков, разлетающиеся в стороны полы черного платья, развевающиеся на ночном ветерке соломенные волосы заставили его сердце сжаться от боли. Не она, а сама жизнь уходила от него! Дай завел мотор и медленно поехал за ней. Соперник двинулся следом в своей машине, ожидая, чем кончится их диалог. Диалог был таким: «Света, остановись, сядь ко мне, мы должны поговорить!» Она: «Да идите вы оба к черту!» Кончилось тем, что он проехал на красный сигнал светофора и врезался в машину, пересекавшую перекресток. С места происшествия его увезла скорая, а Светика увез домой тот, другой.  

Еще один случай – с официанткой Юлей. Он познакомился с ней в турецком ресторане в Бей-Ридже, куда они зашли с Ольгой поужинать. Дай имел обыкновение заводить разговоры с незнакомыми людьми, проявляя к их историям чисто профессиональный интерес. Он работал репортером в иммигрантской газете, поэтому на любое знакомство смотрел как на материал для новой статьи. Юля родилась в Якутии. Ее родители работали горными инженерами на алмазных приисках. До 15 лет она жила в краю, единственной достопримечательностью которого является северное сияние. В начале 90-х она увидела по телевизору передачу о Иерусалиме.  Город с сияющими на солнце куполами церквей и мечетей очаровал ее. Она выучила иврит по словарику и, когда семья перебралась на Украину, устроилась переводчицей в летний лагерь Сохнута. Работники лагеря были уверены, что она еврейка. Ее премировали поездкой на историческую родину. В Иерусалиме она вышла замуж за тренера сборной страны по лакроссу и уехала с ним в США. По ее словам, причиной их развода стали его постоянные измены, поэтому в Израиль он вернулся без нее. В Америке Юля окончила финансовый колледж, мечтая стать менеджером хедж-фонда. Работа официантки позволяла выживать.

Все это она рассказывала Ольге и Даю, когда не была занята с другими посетителями. После ужина, когда они направлялись к машине, Ольга заметила:

– Ну ты просто из кожи лез, чтобы ей понравиться!

– Обязательно напишу о ней, – сказал он. – Всего добивается сама, и при этом красавица. К ней еще очередь женихов выстроится.

– Ага! Сам только в эту очередь не попади!   

Дай приехал в ресторан на следующий день утром, когда басбои только готовили столы к ланчу. Юля приготовила кофе, и он проболтал с ней добрых два часа, сфотографировав перед уходом. Она была так хороша, так изящна была ее рука с тонкой кистью и длинными музыкальными пальцами на стойке бара (в детстве она училась игре на фортепиано), что он использовал имидж для скринсейвера на своем рабочем компьютере.

Очерк назывался: «Есть женщины из русских селений». Редактору тоже понравилось: иврит стал для предприимчивой девочки из Якутии пропуском в Америку. Помимо этой целеустремленности Дая необычайно привлекала в Юле ее легкая и крепкая фигурка и веселый нрав. У нее были тяжелые темно-каштановые волосы, карие глаза и заразительный смех. Ей было 29 лет. Ему – 49.      

Ольга, прочитав очерк, поинтересовалась, не намерен ли он подарить героине экземпляр газеты со своим автографом.

– Еще чего! – ответил он.

– Ну, будем надеяться, – вздохнула она.

И, однако, на следующий день после публикации очерка, он, не дождавшись звонка с обычной в таком случае благодарностью, полетел в Бей-Ридж. Владелица ресторана сообщила ему, что он разминулся с Юлей буквально на пять минут. Она уволила ее, заподозрив, что та хочет соблазнить ее мужа, работавшего в ресторане поваром.

Это была еще одна нереализовавшаяся связь Дая, платонический роман, зарубленный на корню, но послуживший исходным материалом для очередного рассказа.

Все рассказы Дая о его несчастных любовях были написаны по одной и той же схеме: герой-рассказчик встречает молодую женщину, как правило, из нижних слоев общества и влюбляется в нее. Она отвечает взаимностью. Ему нужно сделать выбор между молодой любовницей и стареющей женой. Это сложный шаг, поскольку жена на редкость порядочна и неподдельно любит его, в то время как связь с молодой женщиной чревата осложнениями.

Дай скромно упускал из этой сюжетной формулы немаловажный компонент, который мог бы пролить дополнительный свет на причину его колебаний.

На родине Дай был журналистом. Иммигрировав, он сразу нашел работу в самой большой иммигрантской газете США. Это обеспечило его куском хлеба, но лишило возможности роста. В единственном ежедневном русскоязычном издании Америки расти было некуда. Его коллеги держались за свои места мертвой хваткой, и если покидали их, так только, как говорится, вперед ногами. Ольга же поступила в американскую архитектурную фирму обычной чертежницей и, будучи прилежной и толковой работницей, доросла за 15 лет до позиции вице-президента. Ее успех обеспечил им очень комфортабельную жизнь: квартира в престижном Парк-Слоупе, летний дом в Катскильских горах, бимер последней модели, ежегодные поездки в Европу летом и на Карибские острова зимой. Тема нравственного долга перед стареющей женщиной при введении в рассказ дополнительных финансовых обстоятельств звучит чуть-чуть фальшиво.

Нет, он не был меркантилен, просто трезво смотрел на жизнь. Его не пугала бедность. Он просто понимал, что в Америке бедность – порок, особенно в глазах молодых женщин.       

Но я отвлекся от сюжетной формулы. В жизни все романы Дая прерывались либо подвернутой ногой, либо грозой, нарушившей мобильную связь,  автомобильной аварией или увольнением с работы. Но поскольку эти и другие случаи сами по себе не могли придать рассказу даже мало-мальского драматизма, автор достигал его другим путем: в его первой повести герой топился в ночном озере; в последней – умирал от рака горла; в одном из ранних «готических» рассказов гиб под лавиной; в одном из последних – засыхал от тоски в полном одиночестве и забвении. Наибольшего КПД Дай достиг в рассказе, где герой устроил себе автокатастрофу вскоре после того, как героиня спрыгнула с 24-го этажа. Как говорится, одним махом двух побивахом. Этот мартиролог очень оживил персонаж, которого автор превратил в трехдюймового карлика и отправил не на кладбище, а на постоянное место жительства под диван.

Я догадываюсь, почему все романы Дая цвели пышным эротическим цветом на бумаге, хотя в действительности никогда не выходили за рамки платонических отношений. В созданном им художественном пространстве он мог пережить страсть во сто крат более сильную, чем в реальной жизни. На бумаге он любил, как сказала одна подруга его юности, «на разрыв аорты», совершенно безоглядно, насмерть. В жизни он был слишком наблюдателен и критичен, чтобы долго сохранять преданность очередному идеалу. В тесном общении он начинал обращать внимание на мелкие детали,  которые из мелких скоро превращались в доминирующие: инотонация, активная лексика, пальцы ног, едва заметная отечность под глазами, рубенсовские переливы теней на бедрах, вялый живот… И это не говоря о вещах совсем приземленных. Скажем, в отличие от него самого, его персонаж мог повести подругу в самый замечательный ресторан, не заботясь о том, как потом объяснить жене исчезновение из семейного бюджета двух-трех сотен долларов. Его герой мог проводить с любимой сколько угодно времени и бывать где угодно, не остерегаясь вызвать подозрения жены или столкнуться с общими знакомыми в самый неподходящий момент. В постели, нагретой, извините за двусмысленность, его умелым языком, двойник Дая творил чудеса, а в действительности мужская сила уже понемногу оставляла его, что неизбежно сказалось бы на отношениях с молодыми женщинами, зайди они так же далеко, как в его прозе. Короче говоря, его творческий полет был абсолютно свободен. В реальности он жил у жены под микроскопом. Ольге была свойственна та чуткость, которую порождает многолетнее и доскональное знание близкого человека.

Это, однако, не объясняет череды странных происшествий, останавливавших Дая от измены.

Попробуем разобраться.

В иммиграции, с ее неизбежными на первых порах стрессами и неопределенностью, Ольга приняла православие, крестившись в старом синодальном храме на Парк-авеню. Она окунулась в религию с головой, как в крестильную купель. Ежевоскресно посещала Свято-Троицкий храм в Астории и каждое утро начинала с «Отче наш», за которым следовала ее самодельная молитва: «Святая угодница Ольга, молю тебя о спасении и сохранении моей семьи».

Голливуд приучил нас к мысли, что черная магия с приворотными зельями и «иглоукалыванием» восковых фигурок – такое же верное средство для устройства любовных дел, как аспирин для лечения простуды. Лишенная всяких визуальных эффектов простая христианская молитва воспринимается как пережиток прошлого. Неинтересная сказка. Но я не вижу ничего, кроме этого пережитка, на что можно было бы списать любовные неудачи Дая. Вы, конечно, скажете, что все это простые совпадения, но сколько раз может совпадать? Пусть два раза. Пусть три. Даже пять. Но когда совпадает десять раз подряд, впору спросить: а может это не совпадение, а?! Я вам не рассказал историю о том, как он сел в вагон электрички, двери которой не открылись на той остановке, где его ждала одна экскурсовод из музея Метрополитен. Я еще не рассказал, как его арестовали по подозрению в попытке организации террористического акта на глазах у одной виолончелистки, из-за которой он две недели забывал побриться. Я вам еще много чего не рассказал!

Но я снова отвлекся, а между тем хотел перейти к другой теме. Говорят, что каждому воздается по вере его, и поскольку мы уже перешли в сферу паранормального, то думаю, что никого не шокирую еще одним предположением: в реальной жизни Дай получил то, о чем вольно или невольно просил через носителей своего литературного альтер эго, отказывая им не только в счастье в личной жизни, но и в самой жизни. За этим стоял простой литературный трюк – покойников читатель жалеет больше, чем неудачников. А жалость к персонажу неосознанно трансформируется в любовь к его создателю. Компрандо?

Так вот, о полученном даре Дай узнал через внезапно наваливающиеся на него многодневные головные боли, порой доводившие его до рвоты. Поскольку обычные эдвил или тайленол не помогали, он был вынужден обратиться к врачу. Диагноз: опухоль в левом полушарии. Рак. Ему рекомендовали немедленно лечь на операцию. В больнице, где он прошел специализированное обследование, Дай узнал, что медицинская страховка не покроет всех расходов, поэтому придется взять значительное долговое обязательство. Ольга должна подписать его тоже. При этом прогноз нельзя было назвать оптимистичным – вероятность возвращения опухоли в течение двух лет составляла 85%. Он отказался оперироваться. Причин две: он не хотел отдавать за операцию, не сулившую выздоровления, все собранное, по сути, Ольгой. С учетом того, что операций могло быть несколько, ей грозила банальная нищета. И потом, он не хотел жить со вскрытым черепом, дренажными трубками, бинтами со следами крови и гноя, помраченным болеутоляющими средствами сознанием. Он спросил, сколько протянет без операции. Может быть, полгода, ответили ему. Может быть больше. Может быть, меньше.

Ему тогда было 55. Мужчина в расцвете сил на пороге старости. Он подумал, что никаких новых впечатлений жизнь ему уже не принесет, после чего и отколол номер, который можно назвать его последним и самым значительным произведением.

Из списка тех женщин, которые ему когда-либо нравились, он выбрал трех, о которых было рассказано выше. Он выбирал с запасом, даже не ожидая, что откликнутся все трое. Если определяющим для женщины в ее отношении к мужчине является искренность и сила его чувства, то в сложившейся ситуации Даю просто не было равных. Он любил их буквально как в последний раз. И он изложил это в письмах к ним, каждое из которых было, что называется, криком души. На этот крик откликнулись все трое и он вернулся в их жизнь, забрался наконец в их постели, заявив каждой, что она должна стать матерью его ребенка. Должна! На женщину такие слова действуют как шоколадное мороженое с клубникой и веточкой мяты, присыпанное ванильной пудрой. Готовность обзавестись ребенком подтверждает серьезность намерений.

Это была чистая правда – он хотел ребенка. Детей. В высказываниях нескольких его персонажей встречается пожелание «распространить себя в народах», стремление увидеть собственные черты в детях от любовницы-негритянки, китаянки, индианки, таиландки, шведки. Звучит, конечно, странновато, если только не знать, что своего единственного сына от скоротечного первого брака, заключенного и расторгнутого в очень ранней молодости, Дай оставил вскоре после его рождения. Из-за этого существенная часть его жизни оказалось незаполненной заботами о растущем ребенке, и с возрастом этот вакуум стал тревожить его, как незаживающая рана. Он вызвал потом сына в США, но тот приехал взрослым и незнакомым ему человеком со своими интересами и планами. Поблагодарив папу за заботу, он поселился в далекой Калифорнии, исправно отправляя ему поздравительные открытки на дни рождения и большие праздники.   

Первой на его предложение завести ребенка клюнула официантка Юля. Он это предвидел. Дело в том, что вскоре после отъезда в Израиль ее родители умерли. Мать ушла из жизни через год после отца. Не исключено, что недалеко от алмазных приисков, где они трудились, располагались урановые рудники. Юля рассказывала ему, что ее ощущение полного сиротства становилось совершенно невыносимым, когда, идя по улицам Иерусалима, она могла остановиться у открытого окна дома, где за субботним столом сидело четыре поколения одной семьи.

Светик приняла его второй, но все равно с распростертыми объятиями, поскольку в это время сидела без работы, денег и любовников, постоянно ожидая появления домовладельца с просьбой очистить помещение. Дай, обеспечивший ей полгода редкой для нее стабильности, стал подарком судьбы.

Лена открыла ему дверь нерешительно, со вздохом, предполагавшим, что в ее положении выбирать не приходится. Но он был так нежен с ней, а потом так страстен, а потом снова так нежен, что она простила ему и грозу, и испорченный телефон, и суровые слова прощанья на автоответчике, и несколько лет очередных проб и ошибок, о которых даже вспоминать было тошно. И расслабившись в его объятиях, она первой пропустила куда следовало коварного писательского сперматозоида.      

Как этому половому гангстеру удавалось в его состоянии поддерживать отношения сразу с тремя женщинами – не знаю. Думаю, что его выручали творческая фантазия и виагра. Так ли иначе, но он справился с поставленной задачей блестяще. Он любил. Его, кажется, тоже любили. Он был счастлив, особенно если не забывал принять вовремя таблетки от головной боли, которые отлично действовали в комбинации с марихуаной. Потерю веса и бледность его любовницы списывали на слишком активную сексуальную жизнь, которая длилась ровно три месяца. Потом он либо просто устал, либо же ощутил, что пора сматывать удочки, иначе его разоблачат.

Забыл сказать, что из дому он ушел, чтобы только не видеть разбитую горем Ольгу, которая упорно добивалась, чтобы он сдался врачам, а главное – вязала его по рукам и ногам в то время, когда он решил исполнить свою песню смертельно раненного в голову лебедя.

Сообщив всем троим, что едет в Россию, где якобы готовилась к выпуску его книга, он уехал в город Портленд, что в штате Орегон, напоминавший ему своими обсаженными платанами улицами родную Одессу. Еще через месяц он сдался в хоспис, где неслышно переместился из наркотического полузабытья в полное забытье и далее по цепочке, конец которой скрыт от наших земных взглядов. Он оплатил похороны заранее, выбрав самый недорогой гроб из пристойных. От картонного за 400 баксов он отказался, вероятно в последний раз в жизни рассмеявшись – от мысли, что не хотел бы нарушать норм приличий. 

Каждому, повторяю, воздается по вере его или, если хотите, по устремлениям, поэтому официантка Юля родила двойню – мальчика и девочку. Певица Света родила мальчика. Лена – девочку.

Это можно считать чудом, поскольку все три могли легко прервать беременность. Возможно, этого не случилось, потому что из своей последней портлендской квартиры он отправил им письма, в которых объяснял, что произошло, и прощался с ними, признаваясь, что получательница письма была его самой главной в жизни любовью. Текущая любовь – всегда самая главная. Письма были совершенно душераздирающими. По ироничному замечанию Ольги, тоже получившей свое письмо, Дай был мастером конца. Он действительно умел вкладывать в финал своих текстов такой мощный эмоциональный заряд, что, перечитывая некоторые из них не в первый и даже не во второй раз, я испытывал жжение в глазах.  

 За два десятка лет работы в газете у Дая собрался приличный пенсионный фонд. В отправленных им письмах он уведомлял получательниц, что средства из него будут поделены на равные части между всеми наследниками, каковыми следует считать его детей и их матерей. Дележ, произведенный нанятым Даем юристом, привел к тому, что четыре женщины встретились. Не сомневаюсь, что это полностью соответствовало его плану. По меньшей мере в двух его рассказах возникает тема стремления персонажа познакомить жену с любовницей в надежде на то, что у них возникнет «тройственный союз», в котором не останется обиженных и обделенных его драгоценным вниманием. Средства из фонда распределял адвокат Б.П., в прошлом году скончавшийся в Нью-Джерси в возрасте 87 лет. Меня интересовало, получил ли он инструкцию собрать наследников вместе от Дая, или же это была его инициатива. Но когда я нашел Б.П., он уже ничего не соображал и совершенно не мог понять, чего я от него добиваюсь.

– Послушайте, все деньги из фонда поступили наследникам, согласно воле покойного, – повторял он как заведенный.

 На старикане были бежевые брюки, бархатный  пиджак оливкового цвета, белая рубашка в тонкую бордовую полоску и ядовито-зеленый галстук-бабочка. Более несовместимую комбинацию цветов я не встречал за всю жизнь.

Первой реакцией четырех женщин был шок. Потом осознание того, что ни у одной из них нет оснований предъявлять друг к другу какие бы то ни было претензии. Ни одна из них ни у кого ничего не украла, ни одна из них никого не обманула. Дети каждой были его детьми и соответственно братьями и сестрами. Деньги были поделены поровну и без остатка.

 За первыми осторожными телефонными звонками последовали первые встречи, вздохи, жалобы, объяснения, слезы и затем объятия. Боже, какой идиотизм! Несчастный человек! Это надо было только такое придумать! Бедный, бедный, бедный, бедный Дай!

Но какие бы слова ни были произнесены вслух, проект Дая стал реальностью. Это было еще одно его произведение, которое могло жить без автора.

Каждая женщина подошла к новому союзу по-своему, но все моментально оценили готовность Ольги принять их детей как своих… ну, скажем так, внуков. На чем основывалась ее привязанность к ним? Дай, конечно, бросил ее. Простить это было невозможно. Но только вначале. Потому что, отплакав свою обиду, она не могла не согласиться с тем, что он начисто избавил ее от всех тех изматывающих забот, которые неизбежно легли бы на нее, начни он лечение. Теперь, когда его уже не было, она не могла не согласиться с тем, что лечение лишь оттянуло бы его кончину, но оставило бы ее без гроша за душой. Сейчас она могла выйти на раннюю пенсию с достаточным капиталом, чтобы не думать о куске хлеба. И еще – они оба хотели детей, да Бог не дал, а это, как ни крути, были его дети. В них она могла продолжать любить его, ими могла заполнить пустоту, неизбежно возникшую с его уходом. Не без удивления она отметила родственность своего чувства к ним: те же пробивающиеся через посторонние влияния родные черты, те же глаза, форма носа, скептическая ухмылочка.

Ольга прекрасно понимала, что молодым женщинам, самая старшая из которых была на 15 лет моложе ее, а самая младшая – на 25, нужно было устраивать жизнь, поэтому внуки жили у нее чаще, чем у родных мамаш. Больше всего свободы требовалось Светику, которая часто переезжала с места на место и в конечном итоге улетела в Лос-Анджелес, откуда больше не вернулась. Лена, выучившаяся на операционную медсестру, вышла замуж, когда ее Аннушке было три года, и скоро родила еще одну девочку – Аллочку. Увы, ее муж, имевший бизнес на Урале, нашел более молодую женщину по месту работы, и его брак с Леной распался. Она, однако, вышла замуж снова – за бруклинского библиотекаря Борю Сайлентова, от которого родила третью девочку – Жанночку. Жаль, что Дай не дожил до этого. По его собственному признанию, его так тянуло к маленьким дочерям соседей и друзей, что он остерегался, что те заподозрят в нем педофила!   

Ближе всех к Ольге по характеру оказалась бывшая официантка Юля, которая с двумя детьми и всесокрушающим стремлением к устройству карьеры так и не смогла найти спутника жизни. Но карьеру сделала, войдя в руководство большого взаимного фонда и получив соответствующую зарплату.

 Микросцена:

– Взяли? – спрашивает Ольга, впуская в прихожую Юлю, вернувшуюся с  рабочего интервью. На той темно-серый костюм «Тахари» – жакет и узкая юбка, черные стилеты от «Джимми Чу», сумка «Гермес».

– А куда же они денутся от такой пробивной бабы?!

Они хлопают в воздухе правыми ладошками. Юля смеется, глаза ее сияют.

– Я открываю шампанское, – говорит Ольга и шлепает на кухню.

Сложив свои капиталы, Ольга и Юля приобрели трехэтажный таунхаус с чудесным английским садиком на Четвертой стрит и Восьмой авеню в Парк-Слоупе, где и живут по сей день. Ольге в этом году будет 72. Она начинает свой день с занятия йогой в саду, потом идет на кухню. Дом наполняется ароматом свежезаваренного кофе. Это сигнал, заменяющий трезвон будильника.     

Обратите внимание – все женщины Дая были простого происхождения: чертежница, медсестра, ресторанная певица, официантка. В одном из своих рассказов он объяснил, что его любовь всегда начиналась с жалости, с «желания спрятать нежную бедолагу в своих объятиях от напастей жизни, а главное, от таких же, как он сам, козлищ, норовящих использовать молодое женское тело по прямому половому назначению».

Но как посмотрит на твои объятия менеджер хедж-фонда с миллионной зарплатой? Отсюда интерес к стоящим на нижних ступенях социальной лестницы, для которых он мог быть опорой даже при своих скромных доходах. Но он явно умел отличить тех, у кого был потенциал к росту. Все они достигали самостоятельности благодаря целеустремленности, трудолюбию и, не в последнюю очередь, моральной поддержке, которую им оказывал их любовник. Светик была исключением. Ее отчаянная молодость, видно, была ее главным, пусть даже единственным, достоинством. Потребовать от нее большего он не мог. Или просто не успел.     

Дом Ольги и Юли, всегда наполненный детскими голосами, стал своего рода центром семейного притяжения, в поле которого скоро возникла еще одна планетная система – старший сын Дая со своей женой и детьми. Обычная история – возраст отправил его на поиски корней и связей, заставив пожалеть, что он пропустил возможность узнать отца ближе. Но в этом ощущении потери он с удивением обнаружил силу, прочно связавшую его с новообретенными родственниками. Как необычна была их судьба! Как много их оказалось! Как замечательно было то, что он не оказался одиноким семенем, занесенным ветром судьбы в чужую землю!

Сидя за большим столом, где звенели посудой и шумели пятеро детей Дая с двумя своими сводными сестрами, двумя внуками, одной женой, двумя любовницами и невесткой, Юля вспоминала, как 19-летней девочкой стояла у открытого окна еврейского дома в далеком Иерусалиме, всем своим естеством стремясь сидеть за таким же столом со своей семьей. Я вам говорю: каждому воздается по его устремлениям! Кто-то там наверху прекрасно знает о наших самых тайных желаниях!.

За этим столом не было лишь Светика. Мои поиски имели печальный результат. Последним местом ее жительства в Лос-Анджелесе была квартира, которую она делила с порнозвездой со сценическим псевдонимом Эсси Эбисс. Ее настоящее имя было Ванда Преснякова. Соседство, вероятно, и объясняет наличие в крови Светика кокаина, о чем говорится в заключении патологоанатома. Бедолага вышла из дому, как говорится, не в себе и угодила под грузовик. Хочется надеяться, что она не участвовала в том же кинопроизводстве, что и ее сожительница. Я внимательнейшим образом пересмотрел не менее полусотни полнометражных фильмов с участием Эсси, с легким трепетом ожидая ежеминутного появления на экране объекта моих поисков. К счастью, этого не произошло. Назовите меня старомодным, но мне не льстит слава сына порнозвезды. Я очень плохо помню мать и предпочитаю видеть ее такой, какой ее изобразил Дай – очень молодой, взбалмошной, наивной, мечтающей о высокой сцене, цветах, аплодисментах и всем в таком же духе.

Не знаю, что мне досталось от нее, но от отца я получил ту же тягу к литературе. Я работаю в газете, правда англоязычной, но, как и он, не очень стремлюсь к социальному продвижению. Возможно, если бы моей матерью была Юля, я бы уже бился за пост главного редактора. Как и для отца, литература служит мне своего рода игрушкой, мозаикой, из цветных деталей которой я могу складывать новые и новые узоры. Я думаю, что именно это обилие прожитых в прозе вариантов собственной биографии и позволило отцу так легко подвести черту в 55. К этому возрасту он пережил столько, сколько другим не удается пережить и к ста.       

За склонностью к этой игре, я думаю, стоит такое свойство натуры, как влюбчивость. Как следует из прозы Дая, уместившейся в три не очень упитанных томика, он, может быть даже неосознанно, стремился к этому состоянию, используя его как питательную среду для новых литературных проектов. Его жизнь и его проза двигались по параллельным каналам. Проводив в последний путь очередного героя или героиню, Дай жил дальше. Но при этом он находился в постоянном ожидании того момента, когда жизнь расставит обстоятельства так, что он сможет дать своей типовой истории новый поворот. Когда это произошло, он просто совместил пространство литературы и жизни, выключив компьютер и став из рассказчика действующим лицом.

Занятно, что его последнее сочинение, хоть и не снискало ему посмертной литературной славы, произвело небольшой демографический взрыв (за вычетом всего двух покойников), что не может не радовать автора, который, я думаю, посмеивается  сейчас где-то над всеми нами, в своей новой постлитературной ипостаси.

Август, 2007 г.              

Этот рассказ входит в сборник “Кроме пейзажа”, который вы можете приобрести с автографом автора вот здесь