Америка, которую мы теряем

В самом слове Калифорния – солнце, ясное небо, ослепительно синий океан, пальмы, дивные цветы, загорелые, улыбающиеся люди. Эта земля с первого нашего знакомства казалась мне воплощением вечной молодости.

Мы приезжали в Калифорнию каждый год. Летели в Сан-Диего и оттуда двигались на север. Первой остановкой был, конечно, Лос-Анджелес с непременным посещением гигантского – в полный квартал – пластиночного магазина «Амеба» – самого большого в мире независимого. Здесь раздобыты многие жемчужины моей виниловой коллекции.

И это все для второго города страны?! «Видите ли, Юра…»

Ньюйоркец, который не находит в центре любого большого города хотя бы отдаленное подобие Таймс-Сквер, испытывает ощущение того, что он попал в деревню. Большую, но деревню. И нелепое сооружение знаменитого архитектора не помогает делу, а лишь свидетельстваует, что современная инженерия способна воплотить в жизнь самую никчемную идею. Я старомоден. Мне нравится одесский оперный. Или Опера.

Но домашнее застолье с поселившимися в этой деревне земляками придает LA неповторимое очарование. Кому нужна Аллея звезд, если при  правильном подборе вин и закусок, каждый сидящий за твоим столом – звезда?

На 101-й дороге – совершенно сказочной – я понял, какими пейзажами вдохновлялся один из самых любимых художников моей юности Роджер Дин – дымкой над бесконечным океанским простором, растущими из воды скалами, низкрослыми соснами с волнисто растущими по ветру ветвями. Как я любовался ими на обложках альбомов Yes и Uriah Heep! Каким невероятным казался мне его мир! То, что воспринималось как плод фантазии художника, оказалось натурой, с которой он писал.

Утопающий в цветах сказочный Монтеррей. Пропитанный ароматом эвкалиптов городок. Пляж, где совершается ежевечерний ритуал проводов солнца – горящий оранжевый шар медленно опускается в океан, исчезает. Очаровательная банальность, наполняющая смыслом жизнь автотуриста.

Отсюда уже близко до Сан-Франциско с вырастающим из утреннего тумана Золотыми воротами, взбирающимся по крутым улицам допотопным трамваем, белым Алькатрасом на голубой ленте залива, и Гранд-кафе, где хочется попросить политическое убежище, а в качестве паспорта – винную карту. Возможно ли забыть вкус кумамото, которых не везли через всю страну? Или первый в жизни глоток прохладного «Рокиоли»? Никогда. Белый сан-францисский хлеб с поджаристой корочкой, сливочное масло, кофе…

Потом Напа – плоская как стол с белой четырехугольной башней главной винной миссии при въезде. Виноградное царство Роберта Мондави, Майка Гиргича, Андрея Челищева, Джордана, Джозефа Фелпса, всех тех талантливых тружеников, которые создавали индустрию американского виноделия с не очень скромной задачей – превзойти лучших мастеров Старого Мира. И ведь получилось!

Бронзовый памятник Андрею Челищеву стоит Во дворе компании «Больо виньярдс» . Молодого белоэмигранта привезли сюда из Франции вскоре после отмены Сухого закона и Напа стала его домом. Вкус калифорнийского каберне – дело его рук. Он создал стандарт калифорнийского букета.

Здесь меня ждало событие из тех, которые остаются в памяти на всю жизнь. На дегустации резервных вин я разговорился с сомелье. Речь, естественно, зашла о Челищеве. Нет, мой собеседник, очень симпатичный китаец, конечно, его уже не застал. Челищев оставил свой пост вице-президента BV в 1973 году. Я спросил, в каком году Челищев последний раз контролировал отправку своего вина в бутылки и вместо ответа, сомелье с многозначительной улыбкой сообщника, достал с полки бутыку с покоричневевшей уже от времени этикеткой. Это было вино урожая 1972 года. Бутылка была почата, но стояла под вакуумным замком. Он налил мне в бокал не больше унции. Вино было коричневым с рыхлым осадком. Я пригубил его, оно оказалось неожиданно легким и кисловатым. «Дайте ему минут десять», – посоветовал китаец. Я засек время и когда оно истекло, с замершим сердцем сделал еще один глоток. Случилось чудо. Это была амброзия, которую я, конечно, никогда не пробовал, но которая по слухам является абсолютным вкусовым совершенством. Это была она. Я засмеялся и мой сомелье, глядя на меня, засмеялся тоже.

Виноградник и дом с офисом и приемной для гостей “Фар-Ниенте” – еще одна сказка во плоти, цветы, цветы, цветы повсюду, гараж со старинными автомашинами  и над входом плакат Welcome Mr. Vadim Yarmolinets! Нет, я не стану выдавать себя за международную знаменитость, просто к немногим гостям, которые сюда попадают по записи, относятся по-царски.

Сузившись, Напа переходит в холмистую Александр-вэллей, за которой следует Рашн-ривер вэллей, где делают одно из лучших калифорнийских пино-нуаров. Двигаясь на север ты как-будто пересекаешь выстроенные в одну линию винодельческие районы Франции: Напа – Бордо, Рашен-Ривер вэллей – Бургундия, Андерсон-вэллей – Шампань. Воздух в ней кристально чистый и прохладный сродни лучшему вину мира.

В долине Андерсон расположилось предприятие фирмы Родерер, которая производит всемирно-известный «Кристалл». Когда-то, в надежде завоевать русский рынок, Луи Родерер подарил русскому царю свое шампанское в хрустальной бутылке – отсюда название. Его обошла ловкая вдова Клико, которая сделала ставку не на царя, а на армию. Ей принадлежит знаменитая фраза, адресованная окупировавшим Шапмань русским войскам: «Сегодня они пьют бесплатно, завтра они заплатят». Каждый вернувшийся в Россию офицер стал ее рекламным агентом. Пушкинское «вино кометы» – ее вино. Но Родерер, тем не менее, открыл в России свой завод, из всех мест выбрав – Одессу. Это, конечно, подогревало мой интерес к его производству в Калифорнии. Оно – совершенно выдающееся. Это гигантская фабрика с процессом той степени прецизионности, которое скорее ожидаешь увидеть на швейцарском часовом предприятии. И склады, где выдерживают бутылки с шампанским… Как бы описать их габариты? Ну, представьте себе, что если вывезти из них все вино, то туда можно спокойно закатить Боинг. Это пить и пить.

Я давно перестал покупать французское шампанское для себя. Меня вполне удовлетворяет великолепный родереровский «Эрмитаж» из Калифорнии.

В стороне от винных долин – городок Гленн-Эллен. Это места Джека Лондона. В здешних лесах он построил гигантский Дом Волка, где намеревался встретить старость. Но дом сгорел сразу же после постройки, писатель даже не успел въехать в него. Остались лишь обгорелые каменные стены и огромный ров под бассейн. Сам писатель покоится под огромным, поросшим мхом камнем за невысоким деревянным заборчиком. Тихо кругом так, что уши закладывает.

В другом доме, более скромном, но все равно огромном, построенном вдовой писателя, к нам подходит смотритель: «Вы – русские? Русские любят Джека Лондона больше американцев». Вздохнув он возвращается к своим бумагам. За высокими окнами лес, пятна света лежат на зелени, на стволах. Жить бы и жить, но как говорится: человек предполагает, а Бог располагает. You never know.

Дальше дорога ведет в Мендосино, через совершенно невероятные Редвудс. Гигантские с красноватой корой стволы уходят в небо, вероятно, чтобы подпереть его. В этом лесу чувствуешь себя муравьем. Сделай десять шагов в чащу и – вернешься ли?  

В крохотном в три улицы Мендосино я испытал чувство, один раз пережитое в Корунье, что на севере Испании – края земли. Поразительным образом мне не доводилось испытывать этого, стоя на краю земли Брайтон-Бича или поюжнее – Майами-Бича. Вероятно, нужно оставить за спиной страну, чтобы посмотреть на океан другими глазами. В местном рыбном ресторане я спросил у официантки, что они здесь делают зимой, она ответила: «Одеваемся потеплее и сидим дома. На улице может сдуть».

В Орегоне берег становится сдержанней, воздух, океан сереют, зелень темнеет.

Портленд, как никакой другой в Америке город, напомнил мне Одессу – благодаря платанам, конечно, скрывающим неистребимые американские фаер-искейпы на фасадах. По улице с электрическим зудом ходят трамваи. Поднялся, помню, в вагон, спрашиваю, как заплатить за проезд. Удивленный пассажир отвечает: «Ты что налогов не платишь? Это – общественный транспорт!» Скажи кому-то в Нью-Йорке, что общественный транспорт может быть бесплатным, посмотрят как на сумасшедшего.

Книжный «Пауэллс» работает круглосуточно, здесь можно поесть, выпить чаю и заснуть между книжными полками. Это – царство книголюбов. Здесь я купил полдюжины томиков ардисовского Набокова. Изданные через год после его смерти, они странным образом приближают меня к их автору.

На другом берегу Виламетт – район вискарен, но гонят  здесь и простой самогон, делают из него наливки с местными ягодами. Тут же, конечно, и водка, и джин, и бурбон. Пойдешь по цехам, забудешь как звали.

Здешний ресторан «Голубь» – один из самых знаменитых на Западном побережье, небольшой, но столы стоят вплотную, поэтому здесь многолюдно. У двери выстраивается длинная очередь зарезервировавших места. Интерьер – по-скандинавски аскетичный: потертые столы, разнокалиберные стулья, посуда. Здесь ничего не выбрасывают в погоне за модным стилем и это – стиль. Обед-тестирование – шесть блюд или девять – на выбор. Калейдоскоп презентации и вкуса, все до того вкусное, что расправившись с очередным блюдом, хочется вылизать тарелку. Приличия соблюдать нет резона, у всех одни и те же позывы.

Но главное, конечно, винный край – в часе езды от Портленда. Красота – уникальная, нигде ранее не виданная комбинация – виноградники и хвойные леса. Это царство пино-нуара, антипода бургундского, жирного, мощного, где все французские намеки и полутона дведены до максимально выраженных характеристик сорта – как будто резкость подкрутили на телевизоре. Эти места долго выискивали перебравшиеся в Америку бургундцы. Искали аналогичную почву, климат и нашли, произведя в конечном итоге совершенно другое вино. Эти первооткрыватели работают здесь по сей день – «Шато Друэн» и напротив них «Домейн Сирин». Но самые красивые виды открываются с пика холма, где расположилась дегустационная «Арчери саммит». Ряды винограда спускаются в пелену тумана, клубящегося у подножия холма, а дальше – поросшие темным лесом горы и небо. Красота – неимоверная.

Странное дело, родившись у моря, морскому пейзажу я легко предпочту пейзаж виноградника – могучие, скрученные жгутами старые лозы, зеленые ряды веером уходят вдаль, упираясь в колонну стройных кипарисов, высокое небо.

Возвращение в Портленд из этих краев в последние годы становилось все большим и большим разочарованием. Здесь я впервые увидел группы молодых людей в черном, с волчьими, исподлобья взглядами. Их бивуаки располагаются в местном парке, драные палатки, картонные коробки, запах мочи и марихуаны. Голый по пояс нищий, сидящий в груде пластиковых кульков недалеко от входа в гостиницу, бреется насухую опасной бритвой. То, что сейчас происходит в Портленде, началось давно. Нынешний хаос вызревал годами, но никто не озаботился этим.

Я мог бы продолжать эту поездку-воспоминание на север, к канадской границе, в Сиэттл, с остановкой на одном из самых выдающихся виноградников Америки, принадлежащем Алексу Голицину – племяннику Андрея Челищева. Его каберне «Килседа крик» неоднократно получало сто баллов от Роберта Паркера, это ли не повод для разговора, но остановлюсь.

И написанного хватит для того, чтобы сделать печальное заключение – я не знаю, когда вернусь в любимые места. Я не знаю, когда исчезнут тысячи бездомных наркоманов с улиц Сан-Диего, Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Не знаю, когда кончится погром в Портленде и наведут порядок в Сиэтле. Когда перестанут гореть калифорнийские леса. Тот, кто бывал в Рашн-ривер вэллей, видел эти гектары сухостоя, мертвых деревьев, которые только ждали своей искры. И дождались – сгорело более полутора миллионов гектаров леса!

Поразительно, все же, что эти природные катастрофы происходят у людей, которые больше кого бы то ни было, говорят о необходимости охраны природы. Поразительно, что такая чудовищная демонстрация нищеты имеет место на улицах именно тех городов, где на ее ликвидацию идут миллиарды. Поразительно, что погром, поджог и хаос стали основными инструментами влияния на мир, у тех, кто громче всех говорил о терпимости и насаждал политическую корректность как новую религию. И вот что они делают с Америкой. Медленно убивают ее. Еще остались, конечно, нетронутые места, но ты только дай им волю и время, только дай…

Вадим ЯРМОЛИНЕЦ

Комментируйте, делитесь, подписывайтесь!